чтобы тот что-нибудь посоветовал, помог. В ответ услышал: “Я тоже бессилен”. На обратом пути он встретился с греко-католическом священником Лотокой-Лоточиньским. Тот сказал: “Отец, еще один день попрошу только выдержать, и всё”. Ксендз Манугевич вернулся в костел и вместе с прихожанами молился у алтаря святого Антония, прося спасения. Потом сел в исповедальню и стал исповедовать всех в последний путь. Он давал последнее отпущение грехов, а мы ждали этой последней минуты. В костеле краска плавилась от жара и стекала на пол. Я с паном Богданом Норсесовичем (Бадени) дежурила на хорах у окна, и мы смотрели в бинокль, что делается вокруг костела и улицы Тюдовской»[348].

Сообщение Войцеха Мигоцкого:

«Рядом с нашим домом был расположен дом Моска-люков (смешанная семья, католики); хозяин был почтальоном, у него были три замужние дочери. Бандитам не понравилось, что дом вели в польском духе. Когда подожгли хозяйство Москалюков, хозяев еще дома не оказалось. В каких-то 50 метрах от их дома стоял большой дом, крытый жестью. Это был дом тетки Петронелии До-нигевич, она держала пансионат для отдыхающих, которые во множестве приезжали в Куты из-за их хорошего климата. Украинцы не пощадили прекрасного нового дома, а тетку Донигевич застрелили и бросили в горящее здание.

На расстоянии окола 100 метров от нашего дома, на улице Саперской, находился прекрасный армянский каменный дом Норсесовичей. Замечательное богатое хозяйство. Дом ограбили и сожгли; остались только грозно торчащие, закопченные, светящиеся глазницами окон кирпичные стены. Насколько знаю, ребята из этой семьи служили в армии, а родители умерли до войны.

Также дотла сожгли соседний с хозяйством Норсесови-чей старинный армянский дом Антоневичей. У него была красивая высокая крыша, крытая гонтом, что было характерно для кутского строительства. С открытым крылечком спереди, всегда красиво увитым вьющейся зеленью[.].

Рядом с домом Антоневичей, немного вдали от главной дороги, стояло здание — тоже типичный армянский дом, семьи Ломеев. В нем проживала тетка с дочкой и тяжело больным сыном. Дом тоже сожгли дотла, а тетку и больного сына застрелили. Дочка Рома сумела спрятаться, а потом убежать […].

Рядом с колодцем (у старой тюрьмы) зверски расстреляли Ханечку Мойзесович, жену Миколая (Мика), когда она бежала к горящему дому. Это был красивый зажиточный дом, расположенный рядом с одной из мельниц, мельницей Екелей[349]. Дом Мика и Ханечки Мойзесовичей был сожжен вместе с хозяйственными постройками и находящимися в них скотом и инвентарем[350].

Если идти по “большаку” в сторону “башни”, на первом повороте, над излучиной, за откосом был спрятан дом Богдана Мойзесовича, известного представителя кутских армян. Богобоязненная семья, трое образованных сыновей и дочь Анна, которая держала в руках все хозяйство и собственным женским счастьем пожертвовала для блага семьи. Не пощадили также и этих Мойзесовичей. Дом сожгли, сына Миколая (Кица), инженера-лесника, который прятался в сарае соседнего хозяйства, в этом самом сарае и застелили. Двое младших детей избежали смерти, потому что их тогда призвали на военную службу. А дочь Анна, вместе с Майкой и Ясем, детьми Кица Мойзесовича, чудом уцелела. Слава богу, она жива и принимает большое участие в теперешнем описании преступных действий украинских палачей.

Если идти в сторону церкви на улице Тюдовской, то метрах 20 за армянским костелом, находился дом Давидовичей. Эта была старая армянская семья, которая вырастила к услугам церкви ксендза прелата, человека очень светлого, исполнявшего почетные задания в епископской курии во Львове и в славном армянском соборе на улице Скарбковской. Ксендз Богдан Давидович также исполнял обязанности наставника по Катехизису в армянской бурсе, расположенной рядом с собором. Родного дома ксендза Давидовича тоже не пощадили. От его брата-украинца требовали долларов, желая их получить, издевались над семьей, а затем застрелили.

Был сожжен армянский дом Осадцев. На улице Косовской сожгли вместе с постройками дом, в котором жила семья старшего лесничего Лисовского. На счастье супругов Лисовских, украинским извергам не удалось найти укрытие, а то они готовили страшную смерть для старшего лесничего»[351].

Сообщение Романа Донгилевича:

«На ночь мы начали прятаться в армянском костеле. Атмосфера в костеле была напряженная, около 50 человек, одни молились у алтаря, другие в страхе бегали по костелу. Я с несколькими приятелями пошел на колоколенку. Оттуда был вид на всю округу аж до Черемоша, и мы оттуда наблюдали, как целые банды бандеровцев с факелами спускались с горы Овидия в сторону городка. Ночью были видны зарева пожаров, слышны выстрелы и как кричали те, кого убивали. С утра после нападения мы незаметно вышли из костела и увидели ужасное зрелище: многие из наших домов пожгли, нам некуда было возвращаться. Я попросил украинца Дагека, чтобы он пустил меня в дом. Он отказал, говоря, что бандеровцы в отместку могут сжечь и его дом. Я видел у него на лице следы несмытой сажи. Может, он принимал участие в набеге, потому что бандеровцы мазали себе лица сажей, чтобы их никто не узнал»[352].

Сообщение Алиции Гражины Гентнер:

«Из нашего дома все сумели убежать, но осталась прабабушка, которая из-за возраста не хотела никуда идти. Поэтому она решила притвориться украинской служанкой. Когда в дом ворвались бандеровцы, она сразу опознала их главаря, хоть тот был в маске. Это был поп Закшевс-кий. Он ее тоже узнал, и поэтому ударил ее прикладом карабина в голову, чтобы она его не выдала. Он подумал, что ее убил, но она выжила и все это нам рассказала. Однако от удара она оглохла полностью»[353].

Сообщение Марии Петрашкевич:

«Из моей семьи бандеровцами был убит Вит Чолек с женой, а шурин моего отца, Станислав Свидерский, был сожжен на глазах шести- и десятилетних детей. Еще убили Стефанию и Юзефа Напп, детей известных гончаров Томаша и Петронелии»[354].

Сообщение Войцеха Мигоцкого:

«В сожженных руинах дома Зелинских укрывались Ката-жина и Анеля Манугевич, а также инженер-лесник Камиль Смолик. Их родной дом не сожгли, потому что украинец Бабюк, кожевник, прятал там свои обработанные шкуры, сапоги и деньги, чтобы уберечь их от советских, когда они во второй раз входили в Куты».

Сообщение Ядвиги Мигоцкой-Джазги:

«Третьего дня, т. е. 21 апреля 1944 года, ночью