В это же время 13 июля с севера, навстречу Макензену на наревском направлении у Присныша началось наступление немецкой 12-й армии генерала Гальвица. Несмотря на то что, например, только по окопам 2-й и 11-й Сибирских дивизий было выпущено более 2 млн снарядов, при наших 50 тыс. выстрелах, наступление застопорилось на второй позиции русских. Русские войска отходили, но с непременными контратаками, которые просто не позволяли немцам осуществить глубокий прорыв. К примеру, отчаянный удар в конном строю митавских гусар и казаков 14-го донского полка. Митавцы потеряли здесь 400 человек, своего командира Вестфалена, но спасли армию и заслужили Георгиевский штандарт. «Соверши такие дела не русские войска, а иностранные, о них бы твердил весь мир», – писал А. Керсновский. За время этих боев «нами потеряно 12 орудий и 48 пулеметов, около 40 тыс. человек, что маловато, когда имеют претензию взять в плен сразу шесть армий, да еще по рецепту самого Шлиффена. Германская кавалерия 3 июля, по примеру митавских гусар, тоже хотела было атаковать в конном строю, но была принята в штыки, опрокинута и переколота 21-м Туркестанским стрелковым полком, повторившим подвиг бутырцев и ширванцев под Краоном». Возобновивший наступление на юге Макензен тоже встретил ожесточенное сопротивление отступающего противника. Только 19-й пехотный Костромской полк отбил у обнаглевших немецких артиллеристов 17 орудий, а 14-й Сибирский полк – 9 гаубиц. Отступая, мы еще брали пленных. Разве не любопытно, что войска Макензена взяли в плен 21 тысячу наших солдат и ни одного орудия, мы же взяли 36 пушек и 5 тысяч пленных. 5 июля, получив разрешение, Алексеев начал отводить войска из польского мешка и отходить из Польши. Это медленное отступление продолжалось без малого три месяца, сопровождалось ожесточенными боями.

В конце июля – начале августа северная немецкая группировка Гальвица, заняв-таки переправы через Нарев, встала. Для разгрома русских восточнее Вислы, как писал Фалькенгайн, «было необходимо всеми средствами толкать вперед Наревскую группу на правом берегу Буга». Но Гинденбург с Людендорфом и не думали усиливать Гальвица. Они бредили своими «Каннами», усиливая войска виленского направления. Алексеев видел это и мог только облегченно вздохнуть. Распыление немецких сил давало ему шанс спасти армии фронта. При этом он одновременно решал две задачи.

Первая – собственно организованное отступление. Отступать под ударами превосходящего по всем компонентам противника всегда не просто. А тут еще Ставка распорядилась об эвакуации местных жителей. Кому пришло в голову гнать в Россию отнюдь не симпатизирующих русским жителей со скотом и всем домашним скарбом, до сих пор выяснить трудно, но не трудно представить, сколько горя вынесли войска, мирные обыватели от такого совместного отступления. «Ставка надеялась этим мероприятием “создать атмосферу 1812 года”, но добилась как раз противоположных результатов. По дорогам Литвы и Полесья тянулись бесконечными вереницами таборы сорванных с насиженных мест, доведенных до отчаяния людей. Они загромождали и забивали редкие здесь дороги, смешивались с войсками, деморализуя их и внося беспорядок. Ставка не отдавала себе отчета в том, что, подняв всю эту четырехмиллионную массу женщин, детей и стариков, ей надлежит побеспокоиться об их пропитании». Об этой трагедии хорошо рассказал в своей книге «По следам войны» непосредственный участник событий А. Войтоловский. Пришлось оставлять и бесполезные теперь, но такие важные крепости Варшаву, Ивангород, Новогеоргиевск, Брест. В первых числах августа при звуках гимна «Еще Польска не сгинела» полки 9-й германской армии Леопольда Баварского вступили в покинутую русскими Варшаву. Сутками раньше был оставлен Ивангород, и на левом берегу Вислы не осталось ни одного русского солдата. И совершенно не понятно, зачем Алексеев оставил войска в крепости Новогеоргиевской. Не мог он не понимать их обреченности, хотя бы и потому, что заменил ранее находившиеся там отличные части только что сформированными дивизиями ополченцев, полки которых не имели даже наименований, вооружены берданками, и потрепанными дивизиями, пришедшими с Юго-Западного фронта. «Заперев всю эту огромную толпу в обреченную крепость, штаб фронта дарил Гинденбургу целую армию и преподносил немцам ключи крепости на золотом блюде», – пишет А. Керсновский. Немцы атаковали силами всего 4-х, да еще и ландверных дивизий при 400 орудиях. Всего через несколько дней «потерявший голову комендант крепости – презренный генерал Бобырь – перебежал к неприятелю и, уже сидя в германском плену, приказал сдаться державшейся еще крепости… Численность гарнизона Новогеоргиевска равнялась 86 тыс. человек. Около 3 тыс. было убито, а 83 тыс. (из них 7 тыс. раненых) сдалось, в том числе 23 генерала и 2100 офицеров. Знамена гарнизона благополучно доставлены в Действующую армию летчиками. В крепости потеряны 1096 крепостных и 108 полевых орудий. Торопясь капитулировать, забыли привести в негодность большую часть орудий. Германцы экипировали этими пушками свой Эльзас-Лотарингский фронт, а французы, выиграв войну, выставили эти русские орудия в Париже, на Эспланаде Инвалидов, на поругание своих бывших братьев по оружию». Горько читать эти строки, но еще горше оценивать ту роковую ошибку генерала Алексеева, стоившую нам стольких напрасных жертв. Тем более обидно, что вторую часть своей задачи, да и в целом отступление войск из Польши он провел удачно.

Вторая решаемая Алексеевым задача состояла в нейтрализации ударов Гинденбурга в Курляндии и на виленском направлении. Германская Неманская армия генерала фон Бюлова ударила в стык наших 5-й и 10-й армий и, заняв Паневеж, могла идти на Вильно в тыл 10-й армии и всему Северо-Западному фронту, но мощным контрударом генерал Плеве заставил немцев повернуть на митавское направление. Вместо того чтобы выходить на наши тылы, фон Бюлов предпочел менее рискованные действия – очищение от русских Курляндии, чем привел в ярость Гинденбурга. Тот бросает в сражение 10-ю армию генерала Эйхгорна, со все той же задачей – прорыва русского фронта и выхода на его тылы. Наши неудачи в Курляндии Алексеева мало волновали, талантливый, волевой Плеве справлялся там все-таки вполне уверенно. Против же Эйхгорна Алексеев отправляет в виленский район три дивизии и начинает переброску туда всей 2-й армии, формируя у Ковно – Вильно мощнейший кулак для встречного удара по наступающим германским частям. Блестящий контрманевр, к огромному сожалению, был сорван предательской сдачей крепости Ковно 22 августа. Сдал крепость, как и Новогеогриевск, ее комендант генерал Григорьев. «Атакой Ковны руководил генерал фон Лицманн. Она напоминает атаку Льежа – прорыв линии фортов и захват города и цитадели в тылу. Мы потеряли 20 тыс. пленными и 450 орудий на верках крепости. Генерал Григорьев бежал (как он сам пытался оправдаться, “за подкреплениями”). Он был судим и по преступному мягкосердечию суда приговорен только к 15 годам крепости». Войска противника утвердились на правом берегу Немана, и Алексеев вынужден был отвести свои армии на линию Гродно, Свислочь, Пружаны, верховье реки Ясельда. Все Царство Польское Алексеев отдал, начал терять Литву, но армии от уничтожения спас и, не теряя самообладания, видел будущую перспективу борьбы.

Чего не скажешь о командующем Юго-Западным фронтом и главном командовании в Ставке. Под ударами Бугской армии наша истерзанная еще в Галиции 3-я армия была отброшена в Полесье. Австрийцы теснили наши 8-ю, 9-ю и 11-ю армии. Уже потеряны Ковель, Владимир-Волынский, Луцк. Фронт отошел на линию Луцк – река Стрыпа. «Все это вселило панику в сердце главнокомандующего фронтом генерала Иванова, который решил эвакуировать Киев и готовиться к отходу за Днепр», – пишет А. Зайончковский. Ставка тоже запаниковала, принимает просто нелепые решения. Об эвакуации населения западных областей в глубь России мы уже говорили. Великий князь не надеялся больше остановить врага западнее Днепра. Ставка приказывала сооружать позиции за Тулой и Курском!!! Войска действительно устали, потеряли моральную устойчивость, порой не просто отступали, но бежали. Истощенные физически и морально бойцы, видевшие нередко прямое предательство высшего начальства, как в крепостях Новогеогргиевск и Ковно, утратили веру в свои силы и начали массово сдаваться в плен. Если июль месяц отмечался самыми кровавыми потерями, то август именно массовой сдачей в плен. Одним словом, зашатались и верхи и низы. Между тем наиболее трезвые головы и в высшем руководстве, и в Действующей армии понимали, что критический рубеж кампании пройден. Германо-австрийское наступление выдыхается, и, в сущности, тяжелейшие поражения на фронтах так и не привели к разгрому русской армии. Это очень важно!