называется. Слезы брызнули из глаз вместе с искрами. А в голове зазвучала разухабистая песенка.

— Солдатский рок-н-ролл,

От побудки до отбоя,

Солдатский рок-н-ролл,

Ой, мама, буду я героем!

А, нет. Песня доносилась откуда-то снаружи. Приятный баритон, но в ноты не попадает.

— Солдатский рок-н-ролл,

Два года в сапогах!

Звук нарастал, обладатель приятного баритона приближался.

— Солдатский рок-н-ролл,

Пора послать все…

Дверь распахнулась на полуслове. Но это и к лучшему. Высокий. Стройный. Брюнет. Белозубая улыбка. Идеальный кандидат на агитационный плакат или открытку к 23 февраля. Вот только китель небрежно наброшен на загорелые плечи. А под ним майка с абсолютно неуставным рисунком: красная и черная розы, во всю широченную грудь.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — неожиданно громко грянул бармен.

— И вам не хворать, господин корнет. Мне как обычно, — баритон излучал добродушие, которое обволакивало все вокруг. Сине-зеленый наемник в углу перестал стонать. Даже я заулыбался.

— Почему корнет? — видимо, кредо у меня такое: с детства дразнили «почемучкой».

— Еще не познакомились? Тогда позвольте представить: князь Владимир Георгиевич Оболенский, корнет гусарского Ахтырского полка. Герой Крымской войны. Важный кавалер из кавалерии! — капитан, нисколько не смущаясь, принял из рук Его Светлости стакан спирта, из которого торчал длинный стебель какой-то незнакомой травы. Отхлебнул. — А меня зовут Игорь Воронин. Капитан Советской армии. Погиб при исполнении интернационального долга.

Протянул руку.

Я машинально пожал. Теплая. Даже горячая. Также машинально ответил: рядовой Борисов… И вот тут до меня дошло.

— Как погиб?

Хотя, чего я себя обманываю. Причина смерти Воронина вообще не интересна. Да и Крымская война… Корнету должно быть… Столько не живут! Гораздо важнее понять: неужели и я…

— Да, — успокоил бармен и подвинул еще одну стопку. — Выпейте. После третьей сможете вспомнить.

Ну, за сказанное.

БУМ!

Уличные бои, за каждый квартал. Слева обгоревшие руины жилого дома. Справа искореженные взрывом гаражи. А впереди три мордоворота во вражеских мундирах рвут блузку на груди шестиклассницы. Девчонка визжит, пытается убежать, но один из ублюдков с глумливым хохотом пинает ее в спину. Падает в пыль в десяти шагах передо мной. Уже так близко? Да, я же бегу. На ходу стреляя из автомата. Лица врагов моментально становятся масками. Две так и застывают с ухмылками, но последний успевает изумленно округлить рот и дернуть чеку гранаты.

Мозг даже не включился, сработали рефлексы. Накрыл девчонку своим телом, вжал в растрескавшийся асфальт, закрывая со всех сторон от осколочной смерти. Она пару раз ударила костлявыми кулачками, закричала — нет, пожалуйста, не-е-ет! Глупышка. Подумала, что тоже хочу ее…

БУМ!

— Я в раю? — пора завязывать с вопросами. Но ведь интересно же…

— А похоже? — капитан Воронин жевал травинку.

Нет, конечно. Хотя после ночных перестрелок, муштры, и еще да, перловки, — даже ад покажется курортом.

— Это Валгалла, — бармен вернулся к своему флегматичному занятию со стаканами и к такому же тону. — Мы не знаем где находимся географически, но здесь всегда тепло. Моментами даже слишком.

Все правильно, здесь и должно быть жарко. Ведь чертог для павших воинов придумали викинги, а они в своих ледяных пустошах при жизни изрядно намаялись. Хотелось на том свете от снеговиков отдохнуть.

— Чтоб сюда попасть, мало просто геройски погибнуть. Нужно выполнить еще три условия, — Воронин поднял левую руку и начал загибать пальцы. — Ввязаться в битву, когда у врага численный перевес — это раз. Умереть, но не бросить оружие — это два. Ну и самое главное, твое имя должно быть воспето в песнях. Или, к примеру, фамилия. Не важно.

— Вот по третьему пункту у нас постоянный недобор, — вздохнул Оболенский. — С годами становится все меньше песен о героях войны. Так что к нам редко новичков приносят.

Они уже привыкли к тому, что я разговариваю только вопросами. А может брови полезли на лоб именно при последней фразе. Но поняли правильно.

— Валькирии, конечно, — растолковал корнет. — Они как сестры милосердия выносят бойца с поля боя. Прямо к вратам Валгаллы. А очнешься, их уже нет.

В голове клубился туман. Из него выплывала странная картина — то ли сон, а может воспоминание. Четыре тетки необъятных размеров куда-то волокут упавшего солдатика. На огромном щите, покрытом шкурой волка. Вокруг гудит огненная буря, осколки мин режут небо на ломтики. А тетки только пыхтят и ворчливо огрызаются друг на друга: «Скёгуль, прекрати на ноги наступать!» И глаза у всех пронзительно-синие, словно горное озеро подо льдом.

— Были времена, валькирии еще и еду героям разносили. Ну, там, жареного вепря, пиво медовое, все дела, — капитан Воронин задумчиво смотрел вокруг. — А недавно узнали про идею равноправия полов. Пришлось назначать барменов во всех заведениях. С тех пор у нас только спирт и тушенка. Зато вечный запас.

Кабан с баночной этикетки залихватски подмигнул. Нереально! Впрочем, как и все здесь. Если задуматься. Но лучше не задумываться, а просто сесть за столик да помахать ложкой. Вот и плакат над жестяным рукомойником призывает: «Съешь добавку пирога — будет легче бить врага!» Валгалла Валгаллой, а обед по расписанию.

Повеселевший Воронин, — давно замечено, сытый мужчина всегда смотрит на мир с оптимизмом, — рассказывал свежие байки. Про здешних.

Красный командир Щорс поспорил с Че Геварой, что попадет в монетку из винтовки со ста шагов. Позвали трех богатырей в свидетели. Муромец отсчитал дистанцию, но шаги-то у него о-го-го, так что получилось почти двести. А Щорс все равно попал.

Летчик Талалихин под влиянием самураев, увлекся медитацией. Летает неделями. Без посадок. И без самолета.

Мореманы с крейсера «Варяг» построили бассейн. Три месяца копали. А воды, чтоб наполнить, нету. Попросили индейских вождей поколдовать насчет дождя, иначе придется в пиве плавать! Хотя не факт, что немцы так много нальют.

— Сколько же тут народу? — вырвалось у меня. Невольно. Не хотелось утомлять лишними вопросами.

— А вот это, братишка, самая главная военная тайна! — донеслось от дверей.

В бар шагнул кряжистый дядька. Усатый. Полосатый — в полинявшей тельняшке. Серьезный, аж до складок на лбу. А дальше несерьезный, по причине цветастой банданы с надписью «Go Home».

— Полковник Васин. Николай Никифорович. Будем знакомы! — тяжелая ладонь погасила мой порыв встать по стойке смирно и доложить, как положено. — Но ты зови меня Ник-Ник. Мы здесь за чины и звания особо не держимся. Героизм — он же не звездами на погонах измеряется.

Полковник лихо навернул стакан спирта, возникший перед ним на столе как по волшебству.

— Однако вопрос