— Рыбак!

Я наскоро поблагодарил Варди, предложил ему угощаться, а сам помчался к дому, где зимовал Альрик. Тулле со мной.

Стоило мне ворваться в дом, как Видарссон отпрыгнул подальше и схватился за поясной нож. Зато Сварт не испугался и радостно похлопал меня по плечу.

— Так и знал, что ты придешь. Услышал про зимнюю рыбалку?

— Рыбака забрали? — спросил Тулле.

— Ага. Альрик и Вепрь с ним пошли. Хёвдинг сказал, что не даст в обиду своего хирдмана.

— А чего нас не позвали?

— Да там кого ни возьми, бесполезным окажется. Ты бы видел, кто из конунговой дружины отправился. Во-первых, сам Рагнвальд, во-вторых, все хельты, включая северян, в-третьих, один сторхельт. Даже десятирунный хускарл был бы мелковат.

— Кого ж они там вылавливать собираются? Праматерь Скирира?

Сварт хохотнул, как никогда похожий на троллиху, которую я когда-то заколол. Та же мохнатость, схожий запах, тот же сплюснутый нос и мощная челюсть.

Охотники-рыбаки вернулись лишь на четвертый день, таща на себе здоровенные тюки с тюленьим мясом. Сторхельт волок одно щупальце. Махонькое такое, длиной с драккар на тридцать пар весел.

Рагнвальд же вернулся с сердцем морской твари раньше. По слухам жрец особым образом приготовил его, перемолол в кашицу и влил в горло Магнусу. Тот едва не подавился, но сожрал. Потом его день колотило, бросало то в жар, то в холод. Старики говорили еще про вырастающие и отваливающиеся щупальца, про рога на лбу, про перемену цвета кожи, но то, думаю, были байки. Хотя как знать…

И через день Магнус очнулся. Пятирунный, но живой и целый. Первым делом, он спросил про черного гарма и про меня. Только тогда меня впустили в конунгов дом.

Не хотел я туда идти… Не любил я видеть больных людей. Недаром же говорят, что все хвори на нас насылает Бездна, и кто много болеет, значит, душа его к Бездне склоняется. И хоть Магнус не был виноват в нынешних бедах, я не хотел видеть его слабым.

Конунгов сын встретил меня стоя. Уже хорошо, что не в постели. Побледнел, лицо осунулось, волосы даже как-то потемнели, но всё тот же Магнус. Разве что пропал восторженный огонек в глазах да исчезла улыбка, вечно таившаяся в уголках рта. Словно кровь черного гарма смыла его наивность и проявила взрослого мужчину.

— Кай, — серьезно поприветствовал меня он. — То была моя вина. Я знал про черного гарма. За жизнь благодарить не стану, ты не сбежал бы, даже будь на моем месте кто-то другой. Благодарю за бой плечом к плечу.

С этими словами он снял с предплечья серебряный браслет и протянул мне.

Вот и всё. Напрасно его мать всполошилась из-за монеты. Больше не будет тянуться ко мне восхищенный подвигами мальчик. Друг никогда бы не одарил браслетом друга, это право владетеля. Конунга. Ярла. Хёвдинга. Дав браслет, Магнус показал, что я всего лишь один из его людей, кого можно хвалить, одаривать, ругать и наказывать. Тем лучше.

— Ещё прошу отдать шкуру черного гарма мне. Могу заплатить сколько пожелаешь.

Я криво усмехнулся, глядя на вчерашнего мальчишку снизу вверх.

— Плата не нужна. Пусть только вернут плащ из шкуры снежного волка.

Магнус оглянулся, кивнул, и рабыня принесла сверток белого меха. Мех вычистили от крови, и шкура выглядела лучше, чем раньше.

Я склонил голову, взял плащ и ушел.

* * *

Короткие зимние дни тянулись едва-едва и в то же время промелькивали незаметно, так как отличались друг от друга не больше, чем яйца одной курицы. Проснуться, отбросить тяжелое одеяло, ощутить, как ледяной холод покусывает ноги даже через толстые шерстяные носки, подождать, пока старуха принесет дров, разожжет огонь в очаге и растопит закаменевшие за ночь лепешки. Поесть. Выйти наружу и разгрести снег. Поучить соседских детей бою на топорах, хотя эти сорванцы больше стремились победить меня: наваливались гурьбой, устраивали засады, а один раз даже сумели поцарапать, спрыгнув с крыши дома. Пройтись по городу, перекинуться парой фраз с новыми знакомыми, выпить горячий взвар и съесть рыбный пирог в одной и той же харчевне, послушать новости. Чаще всего говорили про Магнуса и его здоровье.

Я все еще махал секирой да бросал копья, но не так охотно. С Тулле я упражняться не мог, разница в две руны у карлов слишком ощутима, а больше и не с кем было. Не Магнуса же просить.

К вечеру вернуться в дом, набить плотно живот густой похлебкой с салом и рыбой, посидеть у затухающего очага, поговорить о том о сём, мимоходом вытачивая ложку из липы или перекручивая конопляное волокно для сетей.

День за днем… День за днем.

А потом не взошло солнце.

Мы подскочили от низкого звука трубы, пронизавшего нас с головы до пят. От глухого рокота барабанов задрожали стены под толстым слоем снега. Послышался долгий вой, подхваченный множеством голосов, будто стая гармов ворвалась в Хандельсби. Но мы знали, что воют далеко не гармы.

Я подошел к холодному очагу, зачерпнул полную пригоршню сажи, вымазал лицо, накинул волчий плащ, а сверху натянул деревянную маску с нарисованной мордой. Три красных глаза, скошенный нос, огромные клыки и синие рога. Тулле расстарался ещё пуще: помимо страшной морды, чем-то похожей на лошадиную, вырезал деревянные когти, которые натянул прямо на рукавицы, к ногам привязал брусочки так, чтобы при каждом его шаге они стучались друг об друга. Будто копыта по камням гремят.

Махнули по чашке пива и вышли во двор.

Почти возле каждого дома горели факелы, обдавая снег ярким разноцветьем и обилием теней. Совсем рядом раздался дикий вой, и мы с Тулле радостно подхватили его, завыв еще громче. Перескочили через сугроб и выпрыгнули на дорогу. Улица была переполнена тварями. Перед глазами мелькали черные, красные, серые и пятнистые шкуры, некоторые твари были в чешуе, некоторые в коже, некоторые и вовсе обложены корой. Твари качали рогатыми головами, взмахивали когтями и щупальцами, рычали, визжали, выли.

Неподалеку прозвенел лур, и твари бросились врассыпную. Мы вместе с ними. Мгновение! И дорога опустела. Трубач шел и дул в лур, и за его спиной из-за домов, сараев и сугробов выползали чудовища.

Мы с Тулле прошлись по всему городу, разглядывая диковинные маски и наряды. В Сторбаше Вардрунн отмечали скромнее: накинут медвежью или волчью шкуру, размалюют лица и знай себе гуляют. Даже и не выли толком. Но так у нас и солнце почти не пропадает, лишь пару дней погуляет понизу да и снова вылезет. Хандельсби расположен дальше к северу, и старики говорили, что ночь тут длится аж целую седьмицу. И то к полудню светлеет так, что и факелы не нужны, хоть садись за порогом и вышивай.

На месте рынка кружило больше всего тварей. Там несколько масок били в бодраны и дергали струны тальхарп. Порой одна из масок оставляла игру и вливалась в толпу, и почти сразу ее место занимала другая тварь.

— Аууууу! — взвыл я и завертелся-закружился на месте, подпрыгивая.