Даже рабочие в своей поношенной, чудной одежде, со старомодными ружьями и чайниками, перекатывающимися у них на спине поверх амуниции, которую им удалось собрать с миру по нитке, имели внушительный вид, ибо были там потому, что хотели быть там. Не говоря уж о солдатах, которые шагали молодцевато, невзирая на грязь, в опрятной теплой униформе и в шинелях, как, например, добровольцы из знаменитого гренадерского полка42.

Дыбенко и особенно Антонов, похоже, были напуганы тем фактом, что по мере приближения к фронту концентрация солдат и рабочих становилась гуще, но при этом создавалось впечатление, что никого ответственного за них не было.

– Кто вами командует? – останавливаясь, они спрашивали у всех подряд. Если люди знали, то всегда указывали на кого-то. кого они выбрали на месте, просто из своей маленькой группы.

В начале осады Красная гвардия казалась более многочисленной, по снаряжению они вроде занимали промежуточное положение между рабочими, которые не прошли подготовку, и разбросанными повсюду войсками из Петроградского гарнизона.

Еще не добравшись до Пулкова, мы остановились у Нарвской заставы. На окраине города ожидали несколько сотен петроградских рабочих. Некоторые закончили рыть траншеи, кто-то кипятил чай над костром. Казалось, что все были заняты делом. И даже если они нервничали, то виду не подавали. Антонов спросил, кто ответственный, и на этот раз нас быстро направили к коменданту Красной гвардии. Моральный уровень высок, сказал молодой рабочий; мужчины развернулись в позицию, которая, по его мнению, была наилучшей. Все были готовы встретить казаков. Пускай придут!

– Только вот что, – извиняющимся тоном добавил он, – вы видите, у людей есть ружья. Но амуниции у нас нет.

Антонов уверенно ответил, что в Смольном и в Петропавловской крепости недостатка в амуниции нет и кроме этого еще поступит снаряжение с фабрик, которое еще находится в производстве.

– А здесь я отдам приказ. – Он пощупал свои карманы, сначала запустил пальцы в пальто, потом в пиджак и в карманы жилета. – У кого-нибудь есть клочок бумаги? – скромно спросил он.

У Дыбенко тоже не было. Мы с Ридом вытащили пачки бумаги, сложенной пополам, с загнутыми краями, и начали тщательно пролистывать их, ища чистую страницу. Тем временем Гумберг выхватил свою записную книжку и предложил листок.

– И карандаш тоже, товарищ, – вежливо попросил Антонов. – У меня, похоже, нет.

Не стану перечислять все наши странствия в Царское Село и вокруг него, в том числе штабы белых в огромном Екатерининском дворце, где офицеры были слегка ошарашены, увидев наши старые большевистские пропуска, с которыми мы ворвались в ворота во время падения Зимнего дворца. Достаточно сказать, что они были в высшей степени вежливы, но считали, что наша жизнь будет стоить меньше ломаного гроша с этими пропусками, когда прибудет Керенский. Мы могли бы остаться среди офицеров на ночь и вернуться рано утром, получив новые пропуска. Полковник не мог сказать наверняка, когда должно было возобновиться сражение. Казаки были недалеко. Он даже печально добавил, что не уверен в исходе боя. Гарнизон разделился, и сегодня после сражения многие ушли, забрав с собой столько артиллерии, сколько смогли. Оставшиеся солдаты не были именно за Керенского, впрочем, и я не за него, заявил военный, но большинство офицеров за него.

– Мы в весьма трудном положении, – грустно улыбнулся он.

Некоторым утешением послужили новости о том, что защитники революции были не одиноки в своем смятении и неуверенности в судьбе. У них не было офицеров, которые возглавляли бы их, но вот войска Керенского, где много офицеров и нет солдат, – и никто из них не был в чем-либо уверен.

Позже в ту же ночь разным армейским и флотским группировкам была направлена телеграмма, подписанная подполковником Муравьевым, «начальником обороны города Петрограда и Петроградского округа», в которой говорилось, что Керенский отправил «лживую телеграмму всем повсюду» о том, что защитники Петрограда сложили оружие. «Армия свободных людей не отступает и не сдается», – гневно продолжал Муравьев. «Наша армия вышла из Гатчины, чтобы избежать кровопролития между нею и введенными в заблуждение братьями-казаками. Она заняла позицию, – писал он, – которая сейчас настолько прочна», что, если Керенский и его силы будут в десять раз мощнее, «все равно повода для тревоги не будет». Его телеграмма, пожелтевшая копия которой сохранилась в моих бумагах, завершалась следующими словами: «В наших армиях моральный дух отличный. В Петрограде все спокойно».

Мы решили той же ночью вернуться в Петроград. Полковник отправил своего ординарца, чтобы тот проводил нас на вокзал, и мы вернулись в город на поезде. По приезде мы обнаружили, что положение в Петрограде в точности соответствует тому, что было описано в телеграмме. Все было спокойно. Однако продолжалось это недолго.

Не выждав ни дня, контрреволюция принялась испытывать новое правительство. Хотя оно этого не желало.

И именно потому, что это было так, до сих пор я считаю каким-то волшебством, как в течение нескольких дней победоносные войска солдат, рабочих, матросов потоком хлынули в Петроград и контрреволюция в обеих столицах оказалась загнанной в подполье. Антонов, не имеющий карандаша, голодный Дыбенко без копейки в кармане, их машина, ломающаяся по пути на фронт, где они планировали начать сражение силой рабочих, не имевших ни вождя, ни снаряжения против казачьего войска, – такие инциденты были типичны для революции. Для того, кому все это нравилось, такие эпизоды значили не меньше, чем первый (холостой) залп «Авроры», который вызвал справедливое негодование у Мартова на съезде.

Позже, когда я ближе познакомился с Антоновым, он рассказал мне, что тоже вернулся с фронта в Петроград в ту же ночь на 28 октября, и его очень подробно обо всем расспросил Ленин в то время, как они стояли, склонившись над картой. Я могу представить себе Антонова, полуживого от усталости, и Ленина, который задавал ему целенаправленные вопросы. Какие силы удерживают железнодорожные пути Гатчина – Лисино – Тосно? Насколько они надежны? Достаточно ли они сильны, чтобы выстоять, если враг попытается захватить железную дорогу, связывающую Москву с Петроградом? (Жизненно важную для связи с Москвой, где, вопреки ожиданиям Ленина, сопротивление большевиков было гораздо значительнее, чем в Петрограде?) Где путиловские рабочие и те, что работают над рытьем метро? Должны ли их направить просто куда-нибудь или приписать к ключевым местам, вызывающим наибольшее беспокойство? Он чувствовал, что рабочих следует направить на сложные участки. И солдат из Гельсингфорса и Кронштадта, которые должны сейчас прибывать, он, Ленин, проинструктировал взять с собой снаряжение, однако получали ли солдаты и красногвардейцы достаточно хлеба и снаряжения? И как насчет уничтожения железнодорожных мостов и линий, по которым враг мог приблизиться к Петрограду? И теперь насчет того броневика, который путиловские рабочие хотели собрать (Ленин сам выходил к рабочим, говорил с ними и приказал соорудить такую машину), – где, по мнению Антонова, его можно было наиболее эффективно использовать?