У меня в комнате, как у старшего группы с особой миссией, был установлен полевой телефон, и ровно в одиннадцать ноль-ноль, как предписывалось инструкцией, я доложил майору обстановку. Докладывать, собственно, оказалось и нечего: на объекте полный порядок, происшествий нет. Но, чуть поразмыслив, я все же рассказал про то, как мы убрали решетку, – согласно предложению Сидорова, каковое мне полагалось учитывать.

Нельзя было не рассказать. Уж лучше я сам, и незамедлительно. Нюансы нашей незаметной миру службы. Я же прекрасно понимал: два взвода с офицерами плюс порученцы с шофером, плюс наши ординарцы – немалая куча народу. И, учитывая ситуацию, среди этой кучи сыщется не один и не два человечка, которым поручено освещать все происходящее на объекте. Это уж как пить дать. Заведено так. Лучше уж я сам доложу, и не откладывая, прежде чем осветители эти свои бумажки напишут. Чтобы не прицепились лишний раз.

Майор немного помолчал, спросил брюзгливо:

– Свидетель вашего разговора есть?

– Конечно, товарищ майор, – сказал я. – Старший лейтенант Петров во все время разговора находился тут же и прекрасно все слышал.

Он снова помолчал, потом сказал:

– Ладно, одобряю твои действия. С учетом ситуации… Посматривайте там.

И повесил трубку. Ну, это же известная обычная приговорка у начальства: поглядывайте там, посматривайте там, ушки на макушке, бдительность не теряйте. Если начальство так разговор с подчиненным заканчивать не будет, оно словно бы и чуточку неполноценное начальство… Да и сам я в схожих обстоятельствах разговор с подчиненными заканчивал той же присказкой. Ну положено так, хотя в уставах и не значится…

Как мне и предписывалось, я перед отходом ко сну обошел объект, все три этажа. Везде, естественно, тишина и порядок – ну, а чего еще ждать? С выключателями мы уже хорошо ознакомились, и я, проходя этаж за этажом, гасил повсюду люстры и лампы так, чтобы осталось лишь слабенькое освещение на ночь, достаточное, чтобы дежурный мог ориентироваться. Настроение было прекрасное, хорошее настроение, даже озорное – все шло как по маслу – так что на втором этаже я остановился перед Катариной и сказал негромко:

– Гутен морген, красота. Извини, не знаю, как это будет по-итальянски.

Ну что вы хотите? Война войной, служба службой, а мне едва двадцать пять стукнуло…

И по щеке ее похлопал. Катарина, естественно, промолчала, как статуе и полагалось. Я сходил на улицу, проверил там все, что следовало, недочетов не нашел и вернулся в дом. Без особой уставной строгости – но и без фамильярности, конечно – приказал Петрову заступить на ночное дежурство. В конце все же не удержался, сказал:

– Ты смотри у меня, Катьку не обижай.

Петров ухмыльнулся:

– Обидишь ее, как же, когда она каменной ладошкой самое интересное прикрыла…

– Ладно, – сказал я. – Шутки шутками, а дежурство дежурством. Дрыхнуть где-нибудь в уголке не вздумай. Мне, между прочим, начальством предписано совершать ночные обходы постов – не только в лице тебя, но и внешних.

Я не стал уточнять, что предписано-то предписано, но с формулировкой: «При необходимости». Что означало: если все вокруг спокойно, мне вовсе не обязательно болтаться по ночам, как привидению, можно дрыхнуть без задних ног.

– Обижаешь, командир, – сказал Петров. – Не сопливый новобранец, чтобы в уголке дрыхнуть. Благо я не часовой, а ночной дежурный, так что курить мне можно и, пожалуй что, книжки в библиотеке полистать…

Я фыркнул:

– Ты что, в одночасье немецкий усвоил настолько, чтобы не только пленных допрашивать, но и ученые книги читать? Судя по виду, книги там именно что ученые…

– Да я картинки посмотрю, – безмятежно сказал Петров. – Я раскрывал парочку, там картинки есть интересные, старинные…

– Ладно, – сказал я. – Поглядывай тут…

Хохотнул в душе над собственными же последними словами – и пошел в свою комнату, заранее потягиваясь.

Была мысль: а не дерябнуть ли немного перед сном? Я не о своем НЗ – дело в том, что, осматривая комнату, зачем-то заглянул под кровать и обнаружил там две бутылки вина, закупоренные честь честью, со старыми на вид этикетками. В комнате, судя по оставшейся в шкафу одежде, обитал слуга мужского пола. Вот и прихватил, стервец, надо полагать, в суматохе, пару бутылочек из фон-баронских погребов, а потом как-то не сложилось забрать. Думаете, у немцев нет вороватых? Ха! К тому же, насколько я знаю из книг, во всех странах лакеи украдкой барское винцо хлебали, это уж буквально традиция такая…

Подумал я – и не стал, не хотелось что-то. Совсем скоро оказалось, что я поступил очень правильно, сам того не ведая…

Заснул я быстро, как всегда, и снилось мне что-то вполне мирное. Дверь в комнату оставил приоткрытой – опять-таки во исполнение инструкций. Черт возьми, для меня и группы такую подробную и обширную инструкцию сочинили, словно нас отправляли Гитлера ловить – тогда, да и гораздо позже, не было еще известно, что с ним случилось, официальных сообщений так и не последовало, только ходили самые разные слухи: то ли с собой покончил, то ли убит, то ли заранее бежал…

Не знаю, что меня разбудило, – учитывая последующие события, скорее всего, истошный вопль (что вскоре подтвердилось). Глаза я открыл моментально, на войне мы все привыкли просыпаться мгновенно. И два выстрела, один за другим, я услышал, уже практически бодрствуя. Моментально их определил как пистолетные: «ТТ» бабахает характерно и очень громко, особенно в закрытом помещении. Рассуждать тут было совершенно некогда, следовало действовать безотлагательно. А потому я подхватился, вырвал из кобуры пистолет и выскочил за дверь. Из соседней комнаты Сидоров вылетел, босой, как и я, в одном исподнем, но с автоматом на изготовку. Встали бок о бок, прислушались…

Снаружи, возле дома, судя по звукам, происходил изрядный переполох – ну, не переполох, конечно, там как-никак были не штатские, а обстрелянные бойцы войск НКВД, но все равно суета с шумом стояла изрядная. Прислушался я и отметил, что как-то очень уж хорошо мне слышна вся эта катавасия. Как будто…

Я ничего не сказал, только мотнул головой, и мы оба вприпрыжку кинулись на второй этаж. Нужно уточнить насчет планировки.

Дом имел форму вытянутого прямоугольника. С третьего на второй вели две лестницы, по меньшим сторонам прямоугольника. Со второго на первый – одна широкая, посередине, типа парадной. На третьем и на втором в торцах коридора располагались высокие застекленные окна, достаточно широкие, с полукруглым верхом и довольно маленькими квадратиками стекол в деревянных рамах. На первом этаже окна были расположены иначе – но это, в общем, никакого отношения ко всему случившемуся не имеет.

Так вот, едва мы спустились на второй этаж, сразу увидели, что окно справа, возле нашей лестницы, самым варварским образом изнахрачено: в раме зияет натуральный пролом, видно, как белеет дерево на изломах перекладин. И под окном – ни кусочка стекла, словно пролом был сделан изнутри и направлен наружу.