Решетку эту, я думаю, и ей не по силам сковырнуть. Ничего, потерпим. По тем же сказкам, всякая нечисть с рассветом угомонится непременно. Когда с Петровым… случилось, она сразу на место, надо полагать, вернулась. Не любит многолюдства, я так думаю.

– Да похоже, – сказал я. – Ничего, до рассвета недолго, отсидимся, никто вопросов задавать не будет… – И тут меня как током стукнуло: – Что-то мы не о том… А как же маршал?

– Что? – спросил Сидоров крайне серьезно.

– А вот то, – сказал я. – Поселится здесь маршал… мало ли куда она ночью забредет, мало ли что у нее на уме…

– И действительно, – сказал он сквозь зубы. – Рисковать никак нельзя. И докладываться нельзя, за сумасшедших примут… Но днем-то она, как статуе и положено, стоит камень камнем и вряд ли станет сопротивление оказывать… – Тут его как бы осенило: – Вызвать днем солдат, вытащить ее к чертовой матери и сбросить в реку. Недалеко протекает. Только булькнет.

– Ну, Сидоров… – поморщился я. – А еще в охране маршала который год… Представляешь, сколько народу на нас просигнализируют, и что? Два офицера, которым положено беречь в доме каждую дощечку, вдруг утащили ценную статую и в речке утопили… Приказ наш, конечно, выполнят беспрекословно, но ведь доложат потом. Тут-то мы огребем по самое не могу.

– Да, что-то я не подумал, – говорит он смущенно. – Действительно, не зер гут… Может, решетку на место приварить?

– А маршал, как ты сам уверял, ее снять прикажет, чтобы получше рассмотреть…

– Ну так что же ты предлагаешь?

– А взрывчаткой, – сказал я решительно. – Взрывчатка – она и мрамор возьмет. Уж тут-то на нас никто и не подумает – мало ли немцы «сюрпризов» оставили, саперы могли и оплошать. Вот как сняли мы решетку, так и привели в действие некий часовой механизм. Взрывчатку, кстати, в мешке принести можно, подо что-нибудь такое замаскировав. Консервы получили на наших солдатиков, доппаек…

– Ошалел?

– А ты другое что-нибудь предложи, – сказал я не то чтобы торжествующе – уныло. – Как ни ломаю голову, а другого выхода не вижу.

Он долго думал, повесив голову, курил одну от другой. Потом, не глядя на меня, говорит:

– Авантюра, конечно, но что-то я и в самом деле другого выхода не вижу. Мина-ловушка рванула… Мало ли случаев? Ты взрывчатку достать можешь?

– Честно тебе сказать, не могу, – признался я. – Придется тебе соображалку напрячь. Ты, как-никак – фронтового подчинения, а то и… – посмотрел я на него со значением. – Тебе легче что-нибудь убедительное выдумать. И друзья-приятели у тебя по штабам сидят повыше моих. И потом, Сидоров… Топить я тебя, конечно, не буду, мы с тобой одной веревочкой повязаны. Но между нами, мужиками… Это ж ты ее выпустил, на тебе и вины чуток побольше… Надо бы тебе постараться, твой маршал, как-никак…

– Наш маршал, – ответил он без выражения.

– Тем более, – сказал я. – Наш маршал. И, между прочим, не мясник какой-нибудь… Так что ты уж напряги мозги… В одной упряжке катим…

Он, конечно, выругался, но по нему было видно: правоту мою признает. Хороший все же мужик был. Да и то – одной веревочкой намертво повязаны…

Поговорили мы до рассвета, что и как. Рассчитали, чтобы не было ни малейших противоречий в показаниях – понимали, что трясти нас обоих будут как спелую грушу. А на рассвете, с превеликой оглядочкой, вернулись в дом. Нашли нашу прекрасную Катарину на прежнем месте, в прежней позе – стоит чертовка так, словно отроду не шевелилась и уж тем более не ходила. Вплотную к ней, все же, подходить поостереглись, кто ее там знает, с какого часа у нее безопасная отключка начинается…

А потом Сидоров уехал. Не было его часа три. Переволновался я за это время здорово. Хорошо еще, можно было докладываться майору, что никаких ЧП за ночь не произошло – а ведь и в самом деле, не произошло? Никого не задавили, никто дурноматом не орал, не стрелял, из окон не прыгал…

Вернулся он сразу с тремя мешками. Затаскивал их в дом сам – как заявил нашим офицерам, во исполнение инструкций. Тут же им объявил, что из штаба фронта, учитывая особую важность нашего задания, прислали доппаек, консервированные сосиски и сухую колбасу. Два мешка у него, и точно, были с сосисками и колбасой. А вот в третьем – ящик тола и две противотанковые мины – ну, и вся необходимая мелочь вроде взрывателей и запальных шнуров. Сам он, как выяснилось, в минно-подрывном деле не понимал ничегошеньки – ну, а я в свое время прошел кое-какой инструктаж, особым саперным мастерством похвастаться не мог, но кое-каким азам типа поставить-разминировать меня обучили. И пригодилось пару раз, а теперь особенно…

– Лишь бы, говорю, Сидоров, по твоим следам не прошли… – сказал я, когда мы приперли мешок на второй этаж.

– Не пройдут, – улыбнулся он, хоть и бледновато. – Все хорошо замотивировано, и концы в воду. В стороне искать будут, но не там…

– Твоими бы устами… – проворчал я. – Ну, давай работать?

– А что тут не работать, когда мы в особняке в совершеннейшем одиночестве? Да и ординарцев из прихожей под благовидным предлогом убрали – дескать, нужно еще раз, как бы потаенно, изучить систему охраны, пошляться там и сям.

Начали работать. Я и сам крепил толовые шашки, и ему показывал, как крепить. Шнурами и взрывателями занимался уже исключительно сам: в какой последовательности соединить, как сделать, чтобы мины сдетонировали… И откровенно скажу, жалко мне было девку: очень уж красивая, на совесть сделанная. Так и казалось, что поглядывает на нас прекрасная Катарина с немым укором. Но кто ж виноват, что взяла привычку по ночам шляться, как приличным статуям не положено? На войне куча народу ни в чем не виноваты, но вот поди ж ты…

Бикфордов шнур я отмерил достаточно длинный, на двадцать минут, чтобы хватило с запасом. Вытащили мы мешки с доппайком на улицу и велели старшине раздать личному составу. Сами торчали тут же, дымили, как паровозы, и на душе у нас творилось такое, что и посейчас словами не определить. Смешно, но мысль меня свербила одна: а что, если она каким-то чудом и после взрыва уцелеет? Не знаю уж, о чем думал Сидоров, но вид у него был не краше моего, хотя оба и старательно изображали непринужденность.

Моя «адская машина» не подвела – уж рвануло, так рвануло. Весь личный состав, что толпился у палаток возле старшины с мешками, так и залег – фронтовой опыт сказался. Окна на втором этаже вылетели напрочь, да и на других половина разлетелась.

Мы, конечно, дали команду: никому в дом не входить. А сами, держа на изготовку личное оружие, помчались туда. Там всё обстояло в наилучшем виде: разнесло нашу красотку чуть ли не в щебень. Куча розового щебня, из которого мелкие обломки торчат. И облицовку ниши взрывной волной на тесном пространстве здорово обрушило. Одним словом, получилось на пятерку. Оставалось звонить майору с сообщением о ЧП.

Самое интересное, что меня он, примчавшись, и не ругал толком. Так, для порядка. И расспросов никаких не вел. Нас с Сидоровым едва ли не сразу увезли в штаб фронта, куда следует.