– Говорите, кто как видит… – предложил сотник.

У него была старая и добрая привычка – опросить всех, кто имеет, что сказать, а потом принимать собственное решение. Причем решение это могло быть и согласным с чужим мнением и полностью противоположным ему. Овсень никогда не боялся пользоваться чужими советами и не считал, что это показывает его командирскую несостоятельность. А состоятельность, по его мнению, в том и заключалась, чтобы из многого уметь выбрать лучшее.

– Два подхода… – сразу сказал Белун, привыкший излагать свои мысли предельно кратко, хотя и не всегда логично, а иногда и вообще косноязычно. Это происходило, видимо, потому, что Белун сам был наполовину сирнанин и часть жизни провел в сирнанском стойбище, где все говорили на своем языке. И иногда в речи Белуна вдруг проскакивали целые фразы, никому из окружающих непонятные. Чтобы быть всегда понятым, стрелец старался говорить как можно меньше и короче, что являлось другой стороной той же медали. Но все привыкли к такому изложению и вислоусого стрельца понимали. – Подплыть под водой. Поющую стрелу[78]запустить – сигнал, которого все будут ждать. Сверху смотреть: как все готовы, тогда стрелу и пускать… Это если будем их на «драконах» захватывать. А нам самим «драконы» нужны? Если не нужны, то можно их просто поджечь стрелами. Тогда дикари на берег выскочат. Там их лосями и лошадьми сомнем…

Другие ничего не предложили, только согласно закивали головами, одобряя слова стрельца.

– Драккары можно сжечь, но только после допроса пленных, – сразу решил Овсень. – Вдруг другие драккары еще недалеко ушли? Вдруг они договорились о встрече? Будет на чем догнать, если нас впереди ждут. Потом, все ли раненые смогут с горящих лодок выскочить? А нам они живые нужны. Чем больше их будет, тем больше обменяем. Потому будем действовать по варианту с поющей стрелой. Спускаемся. Пора выбирать, кто пойдет.

Вои сотни внизу уже готовились к бою. Но сотник сразу охладил их пыл.

– На каждый драккар идет по три человека. Из оружия с собой только ножи. Чтобы себя при случае защитить.

– Урмане тоже не мальчики, – заметил Живан. – Они, даже раненые, мечи не оставляют и просто так не дадутся. Драться будут, как всегда, даже лежа.

– Ладно, – согласился Овсень. – Меч взять можно. Но никого не бить. Чем больше мы их захватим, повторяю, тем больше своих освободим. Воина можно менять на целую семью. Это нормальный обмен.

Все понимали, что сотник, не зная, где его жена и дочери, надеется выменять пленников на них. И такие надежды появились не у одного Овсеня. Многие, кто не нашел тел родных, тоже мечтали выменять своих, увезенных в плен, на тех же самых пленников. Такое уже случалось раньше, после набегов скандинавских дикарей на другие города и городищи. Может, и теперь повторится. И потому вои понимали, что случая с первой бойней, когда гнев возобладал над разумом и в результате осталось лишь несколько тяжелых раненых, не способных выжить, лучше не повторять.

Для участия в вылазке сотник сам выбирал людей. Он прекрасно знал каждого в своей сотне, знал, кто на что и когда способен. Так, чтобы захватить ближний драккар, следовало найти не просто трех хороших пловцов, но и хороших ныряльщиков. Здесь задача была самой сложной, но с этим же драккаром можно было и к хитрости прибегнуть. И потому четвертый участник, сняв весь доспех и оружие, тоже подготовился. Он должен будет выйти на берег и отвлечь внимание часового. Безоружный славянин не может вселить опасения, потому что часовой знает о присутствии где-то рядом полутора сотен своих товарищей и надеется на них. Да и он, без всякой чужой поддержки, не побоится безоружного человека даже тогда, когда сам ранен. Скандинавские дикари излишней робостью никогда, как прекрасно помнил Овсень, не отличались. И, пока внимание будет привлечено к человеку на берегу, трое пловцов должны будут забраться на борт с реки. Одновременно выступят еще две группы по три человека. В эти группы Овсень поставил наиболее опытных охотников-зверовиков, умеющих скрадывать самое осторожное животное. Если уж тонкий слух зверя они умеют обмануть, то человеческое ухо тем более не должно их услышать. Эти группы заберутся под носового дракона каждого из двух дальних драккаров, и там, рядом со спущенным на берег трапом, будут ждать команды. Команда к захвату поступит, как только пловцы окажутся на борту первого драккара. Вислоусый стрелец Белун пустит вдоль берега свою поющую стрелу, которую сложно не услышать. Конечно, ее услышат и урмане, но тогда будет уже поздно, и пока дикари будут раздумывать над тем, что за странный звук льется им в уши, вои в мгновение ока заскочат на борт. Пятеро раненых на каждом драккаре. С этим трое здоровых воев должны справиться, тем более, подмоги ждать долго не придется, потому что остальная сотня приготовится к рывку и будет дожидаться момента атаки за утесом. Первыми рванут с места конники, и в мгновение ока окажутся рядом с трапами…

* * *

До заката времени уже оставалось не так и много, а действовать в темноте было бы, наверное, гораздо сподручнее. Но, с другой стороны, в темноте и часовые, как всегда бывает, больше насторожены, да и мгновения, которые могут оказаться потом недостающими, терять не хотелось. Вдруг появится необходимость сразу же после допроса отправляться на захваченном драккаре в погоню… На это надеялись, наверное, все. Одни мечтали догнать и освободить пленников, другие мечтали покарать убийц и грабителей за своих погибших родственников. Всем было, что предъявить разбойникам.

Нападение на первый драккар возглавлял десятник Живан. Он умел нырять так далеко и находиться под водой так долго, что не знающий десятника человек легко мог бы подумать, что Живан завел дружбу с водяным хозяином и навсегда у того остался. Двое его помощников не умели так нырять, но тоже чувствовали себя в воде лучше других и потому были поставлены Овсенем на самый сложный участок.

Сотник Овсень наблюдал за действиями своих воев сверху, с обрыва, где рядом с ним расположился и вислоусый стрелец Белун, а чуть в стороне от него – вправо и влево – еще по стрельцу. Еще две тройки стрельцов заняли позицию против других драккаров. Это все на случай, если объявится колдун. Колдуна следует расстреливать сразу, пока он не успел сообразить, что происходит, и навредить. Остальные вои прятались за утесом, в седлах и с подготовленным оружием ожидая команды на случай, если понадобится их скорая помощь. Доскакать до драккаров недолго. Можно успеть, если с захватом что-то получится не так, до того, как раненые сумеют отчалить от берега, если они вообще сумеют это сделать.

Овсень хорошо видел, как издалека зашли три тройки пловцов, каждый пустил перед собой по большой коряге с листными ветвями, вроде бы несомой течением, но умело направлял движение, пряча голову за листвой. Даже сам сотник, не знай он, что там плывут его вои, подумал бы, что это течением оторвало что-то от берега и тянет в полуночную сторону к морю – дело частое и всем известное, и не привлекающее к себе ненужного пристального внимания. Но незадолго до того, как коряги поравнялись с первым драккаром, от них отделились вои и сразу ушли под воду. Скоро две головы все же показались на мгновение над поверхностью. Живан же так и не вынырнул, чтобы не показать себя. Но сотника это не обеспокоило. Он знал, что десятнику хватит дыхания, чтобы вынырнуть уже под самым бортом. Так и получилось. Живан не только дольше всех был под водой, он еще и у драккара оказался первым. И сразу, протянув руки, ухватился за весельное окно, в котором весла сейчас не было. Еще через несколько мгновений двое других воев оказались рядом со своим десятником. Переведя дыхание, они еще раз нырнули и вынырнули уже рядом с носом, там, где могли ногами на дно встать. И приготовились.