Он попытался стряхнуть груз этих мыслей и пошел дальше.

Считалось, что солдаты не любят возвращаться на поле боя. После каждого сражения объявляли короткое перемирие, позволявшее обеим сторонам забрать убитых и раненых. Оно и так было довольно шатким, даже без появления на поле вооруженных, легко теряющих самообладание людей.

Однако некоторые все равно приходили. Таниэль видел, как вспыхнула потасовка между плачущим кезанским солдатом и раненым адроанским сержантом. Профосы быстро их разняли и увели.

– Сколько времени ты здесь проводишь? – спросил Таниэль у Ка-Поэль.

Девушка опустилась на колени возле трупа адроанского солдата. Она мельком взглянула на Таниэля, затем подняла левую руку мертвеца и что-то выковыряла длинной иглой из-под его обгрызенных ногтей. Что это было? Волосы кезанского офицера? Кровь кого-то, кто остался в живых? Ответ знала только она сама.

Таниэль и не ожидал ответа. В последнее время Ка-Поэль стала малообщительной, даже для нее.

Она направилась к следующему телу. Таниэль плелся за ней, наблюдая, как Ка-Поэль отрезает кусок окровавленной сорочки с убитого кезанского офицера.

Свой мундир и оружие Таниэль оставил в лагере. Не нужно, чтобы кто-нибудь узнал его здесь. Несмотря на это, некоторые адроанские врачи почтительно кланялись ему. Другие же, наоборот, отходили на столь же почтительное расстояние.

Он поднял голову и посмотрел на кезанский лагерь. Где же Кресимир? От этой мысли по спине побежали мурашки. Бог спрятался. Стал невидимым. Даже с открытым третьим глазом Таниэль не находил никаких признаков того подавляюще мощного свечения, которое должно окружать бога.

Поэтому он больше опасался быть убитым кезанцами, чем попасть в руки Кресимира.

Враги продвигались вперед с каждым днем. Иногда всего на несколько сотен футов. В другие дни – на четверть мили. Но они неуклонно приближались к Адопесту. В конечном счете ущелье выведет их в долину Адро, и там кезанская армия воспользуется своим огромным численным перевесом, окружит адроанские войска и одновременно начнет нападать на города. Они разграбят всю страну, и Адро придется сдаться.

Неужели Тамас тоже отступал бы?

Как бы не так! Отец удерживал бы эти проклятые позиции. Это все, что должна делать адроанская армия: каждый проклятый день удерживать фронт.

Все, что мог сделать сам Таниэль, – это сражаться. Он не в силах помешать генералам, отдающим приказ к отступлению даже тогда, когда кезанцы вот-вот дрогнут и побегут. Не может удержать фронт в одиночку.

– То, что ты собираешь, – снова спросил Таниэль, когда Ка-Поэль встала, – ты берешь это только у живых людей?

Она кивнула и положила что-то в очередной крошечный кожаный пакетик в своем ранце.

Даже живые оставляли часть себя на поле боя. Кровь, волосы, ногти. Иногда палец или клочок кожи. Ка-Поэль собирала все это и сохраняла на будущее.

Он подскочил от внезапного грохота мушкета, но оказалось, что это профос выстрелил в мародера. Таниэль облизал губы и снова посмотрел в кезанскую сторону. Что, если Кресимир тоже бродит здесь, среди убитых? Что, если он увидит Таниэля? И узнает, кто он такой? Что он тогда сделает?

– Я возвращаюсь, – объявил Таниэль.

За время долгой дороги назад он несколько раз оглядывался. Ка-Поэль продолжала бродить среди тел.

Когда Таниэль подошел к лагерю, уже был готов обед. Квартирмейстеры возвращались в свои роты с порциями мяса, котелками супа и ломтями хлеба. Еда была намного лучше той, что солдаты обычно получали на войне. Таниэль почувствовал запах пищи, и его рот наполнился слюной. Этот повар, Михали, – не важно, бог он или нет – восхитительно готовил. Таниэль не предполагал, что хлеб может так головокружительно пахнуть и что масло бывает настолько мягким.

Таниэль зашел в свою комнату. Генерал Хиланска отыскал лачугу, в которой он мог переночевать. Хоть и ненадолго, но все же побыть в одиночестве. Он взял мундир, сунул в карман несколько патронов, затем задумался, надевать ли ремень. По своему лагерю можно ходить без опаски, но что-то подсказало ему, что стоит вооружиться. Возможно, это паранойя. Или Таниэль просто опасался, что профосы генерала Кеть все еще ищут его. Почему не нашли до сих пор, оставалось только догадываться.

Таниэль застегнул пряжку ремня и засунул за пояс два пистолета.

Едва он сделал несколько шагов, как его окликнул солдат:

– Сэр!

Таниэль остановился. Солдат был молод, лет двадцати пяти или около того. Чуть старше самого Таниэля. Из Одиннадцатой бригады, судя по шевронам.

Не дождавшись от Таниэля ответа, солдат нерешительно продолжил:

– Сэр, я и мои товарищи хотим спросить, не окажете ли вы нам честь поужинать вместе с нами. Еда у всех одинаковая, сэр, но в компании веселее.

Он снял с коротко стриженной головы фуражку и мял ее в руках.

– Где? – спросил Таниэль.

– Здесь недалеко, сэр. – Солдат немного приободрился. – У нас есть пять бутылок рома Добина, а Финель сыграет на флейте что-нибудь бодренькое.

Таниэль невольно начал что-то подозревать и положил руку на пистолет:

– Почему ты так нервничаешь, солдат?

Тот понурил голову:

– Извините, сэр, что побеспокоил вас.

Он повернулся и пошел прочь, явно расстроенный.

В несколько быстрых шагов Таниэль догнал его.

– Так ты говоришь, ром Добина?

– Да, сэр.

– Редкое дерьмо. Это пойло для простых матросов.

Солдат нахмурился:

– Это лучшее из того, что мы могли найти, сэр.

В его глазах промелькнула обида.

Они стояли посреди дороги. Солдат все еще сжимал фуражку в руках, впиваясь взглядом в Таниэля. Нетрудно было представить, что сейчас проносилось у солдата в голове: «Проклятое офицерье! Считаете себя важными и всемогущими. У вас много хорошего вина, которое вы пьете в офицерском клубе. Конечно, вы брезгуете посидеть с солдатами, хотя бы недолго».

– Как тебя зовут, солдат?

– Флин.

Он не добавил «сэр». Таниэль кивнул, как будто не заметил этого.

– Я пил ром Добина на фатрастианском корабле. С тех пор не пробовал все лето. Для меня большая честь посидеть с вами.

– Вы смеетесь надо мной?

– Нет. Вовсе нет. Показывай дорогу.

Хмурое выражение медленно начало исчезать с лица Флина.

– Сюда, сэр.

До нужного костра оказалось не больше двадцати ярдов. Два солдата сидели возле огня, подогревая суп Михали в старом чугунном котелке. У одного был длинный кривой нос, когда-то сломанный, да так и не вправленный. Другой, невысокий и плотный, едва влезал в мундир. При появлении Таниэля кривоносый замер, не донеся ложку до рта.