Доктор Вольф сделал все, о чем его попросил Тимур, и радостно, с удовольствием профессионала проговорил:

— Ах вот откуда у него хлестала кровь!.. Еще зажим! Вот он — этот паршивый эрозированный сосуд...

— Как?! Как это перевести?.. — вдруг в неожиданно прорвавшейся истерике закричала Таня Закревская. — Я не знаю, как это называется по-русски!..

В операционной все замерли.

Оказывается, Таня устала отводить взгляд от стола и смотреть в потолок и случайно опустила глаза прямо в большую открытую операционную рану с оттянутыми краями при помощи специальных металлических крючков и расширителей...

— Бедная девочка... — сочувственно проговорила Ирина Евгеньевна.

Но доктор Тимур Ивлев не был столь сострадателен. Он громко и резко приказал Тане Закревской:

— Немедленно возьмите себя в руки! Вас никто не просит смотреть сюда. Луиза! Сейчас же помогите Тане. Снимите реактивность, дайте что-нибудь успокаивающее...

Луиза метнулась к стеклянному шкафчику, быстро налила в мензурку какую-то мутную жидкость, заставила Таню ее выпить и, что-то шепча ей на ухо, усадила на стул.

— Не волнуйтесь, Таня, — сказал ей доктор Зигфрид Вольф. — Только немного помогайте нам. Ладно? Еще один зажим, Ирина...

— Еще один зажим, Ирина Евгеньевна... — слабым голосом перевела Таня.

Теперь «Федор Достоевский» стоял напротив выхода из порта, загораживая дорогу всем судам, которые хотели бы выйти в океан или войти из океана в порт...

На мостике итальянского круизного лайнера «Леонардо да Винчи» царила крайне нервозная обстановка.

Итальянец шел полным ходом в разрыв между волноломами, где стоял на якоре «Достоевский», и седой красивый итальянский капитан кричал своим многочисленным помощникам:

— Правая машина — стоп! Право на борт! Левая — полный вперед!!! Старшему помощнику — на левое крыло мостика! Следить за проходом северного волнолома!!!

— Сто двадцать метров! — докладывал старший помощник уже с левого крыла. — Девяносто метров...

«Леонардо да Винчи» резко менял курс в опасной близости от входа в порт.

— Семьдесят метров!.. — неслось с левого крыла мостика итальянского судна. — Пятьдесят... Прошли чисто!

Итальянский капитан сам убедился в том, что опасность миновала, с ненавистью посмотрел на замерший в акватории порта российский теплоход и проговорил, вытирая платком взмокшее лицо:

— С каким наслаждением я бы повесил Берлускони в самом центре Рима на пьяцца Венеция за то, что он так холуйски заигрывает с русскими!

На мостике же так ненавистного сейчас итальянскому капитану русского судна «Федор Достоевский» Николай Иванович Потапов на добротном английском разговаривал по радио с лоцманской и портовой контрольной службами:

— ...подданный Великобритании мистер Джеффри Бриджес, шестьдесят с чем-то лет. Уточню — доложу. Операция продлится еще час, час десять минут...

— Какая вам нужна помощь? Вертолет, госпиталь? — на весь мостик прозвучала громкая связь.

— Благодарю. Думаю, что помощь не понадобится.

Все находящиеся на мостике напряженно смотрели в черные сетки динамиков, откуда раздавались голоса портовых служб:

— Капитан, вы не имеете права загораживать вход и выход из порта. Предлагаем поставить вас обратно к причалу. Должны предупредить, что вы понесете большие убытки.

— Из чего складываются мои штрафы? — спросил Николай Иванович. — И пожалуйста, ориентировочные суммы.

— Момент... — проговорили динамики и надолго замолчали.

Старший помощник почесал нос и обреченно покачал головой:

— Сейчас они нам сделают очень кисло.

Капитан наклонился к нему и сказал так, чтобы никто не слышал:

— На хитрую жопу, Петя, всегда есть хер с винтом...

А для всех громко и спокойно произнес:

— Давайте заранее не будем пугаться. Может быть, еще не все так страшно. Пугаться начнем по мере поступления ужасов. Договорились?

И в эту секунду ожили динамики громкой связи:

— Капитан! Если вы не захотите сниматься с якоря, то вы лишаете возможности подойти к причалу «Леонардо да Винчи». Следовательно, вы срываете им всю уже оплаченную ими туристическую программу. Кроме того, вы задерживаете выход супертанкера. Плюс лоцманские расходы. Это будет стоить вам около трехсот тысяч долларов.

Капитан и старпом переглянулись. Рулевой даже тихонечко присвистнул. Вахтенный штурман молча схватился за голову...

— Есть еще какой-нибудь вариант? — спросил капитан.

— Есть, — ответили динамики. — Если вы согласитесь вернуться к причалу и таким образом освободите выход супертанкера, ваши убытки снизятся до двухсот — ста восьмидесяти тысяч долларов. Или вы предпочитаете платить в евро?

— Секунду, — сказал Николай Иванович Потапов и оглядел порт с высоты своего мостика, находящегося на уровне крыши девятиэтажного дома.

Он увидел за северным волноломом дрейфующий итальянский пассажирский лайнер, увидел замерший на растяжках двух буксиров либерийский супертанкер, перевел взгляд на яхт-клуб, прижавшийся к береговой стенке, помолчал и наконец решительно проговорил в микрофон:

— Пайлотстейшн! Вы меня слышите?

— Говорите, капитан, — ответили динамики на судовом мостике.

— У меня есть третий вариант, — сказал Николай Иванович и без улыбки подмигнул старпому. — Вы мне даете четыре буксира, лоцмана на борт, и я снимаюсь с якоря. При помощи буксиров я прижмусь к яхт-клубу и пропущу «Леонардо да Винчи». Затем спущусь на юг, встану в этом углу и выпущу супертанкер из порта. По моим подсчетам, это обойдется мне не больше двенадцати тысяч долларов. О'кей?

— Минутку, капитан, — слегка неуверенно проговорили черные динамики. — Нам нужно подумать...

В лоцманской станции — пайлотстейшн и в службе контроля порта у радиостанции и радиотелефонов сидели пятеро сотрудников этих двух очень важных для любого судоводителя звеньев мореходной цепи. Здесь же присутствовал и лоцман, который совсем недавно покинул русское судно.

Через огромное, во всю стену, окно вся акватория порта была видна как на ладони. Говорили по испански...

— Если этот русский капитан когда-нибудь захочет стать президентом Национального банка, я первый отнесу ему все мои деньги и до смерти буду уверен в их сохранности и преумножении! — сказал один.

— Грамотный капитан... — сказал второй.

— Даже излишне, — с досадой заметил третий.

— Только где мы возьмем ему четыре буксира? — спросил лоцман.

— Тоже верно... — сказал первый. — М-да... Не бывать ему президентом Национального банка. А жаль!