«Ну уж дудки, — подумал Мартов. — Так недолго и импотентом стать!»

Он решил больше никуда не звонить, а еще раз на всякий случай перечитать тот самый огромный эпизод, который он написал, как ему показалось, с явным сладковатым душком социалистического реализма.

Перечитал — и вдруг понял то, что ему никогда не приходило в голову!

Любое российское судно, любой русский корабль — от нефтяного танкера до круизного лайнера, уходящего в дальнее плавание, — это совокупность людей и механизмов, временно, всего на несколько месяцев, эмигрирующих из России. Из обжитого мира взяточников и лгунов, бездарных сочинителей законов и убийц, из мира обгаженных, пропахших испражнениями домашних подъездов с сожженными почтовыми ящиками, из мира отвратительных разбитых дорог и наспех сделанных автомобилей образца середины прошлого столетия...

Одновременно с этим любое судно дальнего плавания — это тоже Государство. Со своим Президентом, своею Властью и своим Народом. Маленькое Государство вынужденного Порядка, в котором каждый профессионал занят своим делом. В чем и состоит его спасение в бурных водах и надежда на возвращение к твердым Берегам. Ибо по прошествии какого-то времени да еще с далекого расстояния Берега всегда начинают казаться лучше и тверже, чем они есть на самом деле...

И это маленькое Государство Порядка, уплывая в моря и океаны земного шара хотя бы на три-четыре месяца, и физически, и нравственно Эмигрирует из большой, тяжеловооруженной, полупьяной, вороватой и трагически вымирающей России, где почти все занимают не свои посты, потому что в подземных переходах больших городов открыто и недорого продаются дипломы о высшем образовании, а подлинные Специалисты вынуждены заниматься отхожими промыслами, не имеющими ничего общего с их настоящей профессией...

Сергей Александрович Мартов еще немного поразмыслил, в третий раз перечитал тот большой эпизод с операцией во время выхода из порта и решил, что ни хрена он его переписывать не будет!

А если его упрекнут в том, в чем он в начале своих размышлений взялся и сам себя упрекать, он, конечно, попробует кое-что объяснить...

Или просто пошлет на хер.

* * *

... Поздним вечером, когда теплоход уже полным ходом шел в океане, главный врач судна Тимур Петрович Ивлев был приглашен к капитану — Николаю Ивановичу Потапову.

На таком судне капитанская каюта — большая, с отменным вкусом обставленная трехкомнатная квартира. Спальня, кабинет, гостиная. И все самые современные средства связи — как для общения с внешним миром, так и для внутрикорабельных сообщений, разборок и распоряжений.

Никакого официоза — прием доктора Ивлева для вящей доверительности был сознательно обставлен по-домашнему. Домашним был и полуспортивный костюм Николая Ивановича — мягкие, плотного трикотажа брюки и такая же куртка с крупной пластмассовой молнией. Такие костюмы у немцев называются хаусансуг.

Тимур был тоже не в тропической униформе, в которой ему в этих широтах было положено передвигаться по судну с утра до вечера.

Обычные голубые джинсы и светлая, веселенькая рубашка с короткими рукавами. Да и сандалии, купленные доктором в прошлом году в Кейптауне, тоже были надеты прямо на босые ноги.

Сидели в гостиной, в глубоких креслах у низкого столика. Виски, джин, тоник, орешки...

— Когда швы будете снимать? — спросил капитан, прихлебывая джин.

— Дней через пять, через семь. Как пойдет заживление...

— А встанет он недельки через полторы?

— Ну что вы, Николай Иванович! Поднимать мы его начнем уже послезавтра. Сейчас совсем другая метода — как можно быстрее ставить больного на ноги после операции.

Капитан поднял стакан джина со льдом и тоником:

— Будьте здоровы, Тимур Петрович. Не скрою, в последний момент вы меня очень выручили. Еще бы полчасика, и... наши штрафы автоматически подскочили бы — ой-ой-ой!.. Будьте счастливы!

Тимур поднял свой стакан с виски, чокнулся с капитаном, улыбнулся:

— Вы меня тоже очень выручили, Николай Иванович. В самый первый момент. Когда застопорили машины. Здоровья вам. Здоровья и удачи...

Выпили понемногу, зажевали орешками.

— Всем ли ваша душенька довольна, Тимур Петрович? — осторожно спросил капитан. — Как вам ваша медицинская команда?

— О лучшей команде мечтать нечего.

Капитан подозрительно посмотрел на Тимура и спросил напрямую:

— А как вам ваш доктор Эдуард Юрьевич?

— Отличный, грамотный терапевт, — не моргнув глазом ответил Тимур. — И на мой непросвещенный взгляд — очень опытный моряк.

— М-да... — неопределенно хмыкнул капитан. — Эдуард Юрьевич давненько плавает. Службу знает.

Он встал из-за стола, достал из изящного посудного шкафчика китайский заварной чайник, разрисованный маленькими колибри, и две большие фаянсовые кружки. На одной кружке был изображен пляшущий Микки-Маус, на другой — во весь свой клюв вопящий Дональд Дак.

— Я, Тимур Петрович, нам сейчас такого чайку заварю, что вам любой бразильский кофе сущей ерундой покажется! — откровенно похвастал капитан. — Меня этому один новозеландский мореход научил, и теперь заварка чая по его невероятному рецепту стала просто моим коронным эстрадным номером!

— Вам помочь, Николай Иванович? — И Тимур с готовностью попытался встать с кресла.

Но Николай Иванович Потапов строго посмотрел на него и укоризненно произнес:

— Обижаете, доктор. Сегодня вы — мой гость...

* * *

Какая все-таки превосходная штука — эти мобильные телефоны! Как можно было когда-то жить без них — одному Богу известно.

И всяческое медицинское кликушество двух десятков лабораторий мира, предрекающих гибель человечества от этих прелестных маленьких телефончиков, угрожая массовой онкологией от излучений этих аппаратиков, никогда не сможет переубедить сотни миллионов обладателей карманных и всемогущих «средств связи», как сухо и неприязненно обзывают их разные ничтожные псевдонаучные силы, противоборствующие прогрессу...

... Когда небольшой потрепанный «рено» приятеля Николь Лоран повернул с авеню Жан Жорес на улицу Люмьеров и оказался на самом краю Девятнадцатого, слава Господу, недорогого района Парижа, где Николь снимала крохотную квартирку-студию под самой крышей старого дома, то до ее улицы — Арман Карель оставалось всего полтораста метров.

— Я смогу зайти к тебе? — почти утвердительно спросил приятель.

— Несомненно, — улыбнулась ему Николь, с нежностью вглядываясь в тонкий, интеллигентный профиль своего друга. — Через три-четыре дня. Ты же знаешь, у меня этот процесс затяжным не бывает.

Они уже поворачивали на Арман Карель.

Дом Николь Лоран находился в глубине скверика, отгороженного от улицы высокой затейливой решеткой с красивыми ажурными воротами для въезда машин и такой же дверью, снабженной автоматическим запирающим устройством и электронным домофоном.