– Твоя мать солжет, – бросила Татьяна. – Я не верю, будто она не знает, что ты здесь живешь. Это грубая и глупая ложь. Она совершенно неправдоподобна, и ни один следователь ей не поверит. Учтите это на будущее – всем семейством.

Девушка обиженно сложила губы, но не успела состроить уже привычную маску – испуганной невинности. Она явно напряженно что-то обдумывала. И наконец сказала:

– Почему бы вам не спросить его самого?

– Так он мне и скажет. Может, тоже прибьет?

Женя вздохнула:

– Ну тогда я не знаю, что вам делать. Хотите идти в милицию – идите. Я правда не представляю, почему вы прицепились именно к нам. Что у вас против меня и Пети? Ну да, я дружила с Ирой…

Татьяна ее перебила – ее бесило это наглое упрямство, сломить которое было так же трудно, как пробить кулаком каменную стену:

– Так хотя бы ради вашей дружбы, признайся – она провела здесь эти три дня?

– Нет, конечно, что вы вздумали!

– Почему же в момент своей гибели она оказалась рядом с этим домом?

Та только пожала плечами. Татьяна, все больше волнуясь, задала еще один вопрос – она желала знать, был ли Петр отцом ребенка, который должен был родиться у Иры? Девушка широко распахнула глаза:

– Ну, знаете… Это уж совсем ни в какие ворота не лезет… Конечно, нет! – И добавила: – Я же сама назвала вам имя отца – его тоже звали Петр. Такая уж случайность… Мне это сказала сама Ира. Как вы считаете – если бы отцом был мой жених, я бы постаралась его выгородить, правда? Назвала бы другое имя, вот и все! И вы бы никогда не узнали правды! А я не стала вам врать!

С этим Татьяна была вынуждена согласиться – солгать в этом случае было бы намного проще и выгодней. Но она так и не поверила девушке до конца. Она просто не могла ей верить. А Женя, почуяв, что одержала маленькую победу, понеслась на всех парах. Она заговорила как заведенная. С прежним, честным и жалобным выражением глаз она повторяла, что совершенно ни в чем не виновата, что гибель Иры возле ее дома – просто случайность, что она понятия не имеет, где та пропадала перед своей смертью, почему напилась и где найти настоящего отца ее ребенка, – словом, не имеет понятия ни о чем…

– Мы вообще с ней мало общались в последнее время! – убедительным тоном говорила девушка. – Где же мне все это знать! И почему только вы меня мучаете, можно ведь найти более близкую подругу, из ее института, например! А мы… Ну да, я встретила ее как-то раз на остановке, ну, поговорили…

Она произносила это автоматически, как заученный текст, почти не следя за словами, но вдруг наткнулась на взгляд Татьяны – та смотрела на нее уничтожающе и покачивала головой:

– На остановке? Женя, перестань, ты опять зарвалась. Это слишком старая пластинка – мы уже успели выяснить, что вы с ней все-таки встречались, и как часто, и как давно. Ты сама подтвердила, что она бывала тут с Леней – и сделала это только что. Слишком много лжи, моя милая. Ты постоянно врешь, ты слишком привыкла врать, чтобы я поверила хоть одному твоему слову. Вот почему я к тебе и привязалась, как ты выражаешься. Ничего странного – просто чересчур много лжи.

Через полчаса пошел дождь. Еще через пятнадцать минут Татьяна ощутила очень сильное желание избить эту девицу, которая делала вид, что находится в квартире одна. Теперь она понимала того (или тех, если их было много), кто избивал Женю, наставляя ей обширные синяки, – эта обманчивая кротость могла просто свести с ума.

После того как девушка убедилась, что незваная гостья уходить не собирается, она попросту ушла в комнату, включила там старенький телевизор и принялась смотреть какой-то музыкальный канал. Татьяна некоторое время посидела на кухне, обдумывая, как себя вести дальше. Положение становилось все более глупым и натянутым. Время шло, а Женя не обращала на нее внимания. На вопросы не отвечала – казалось, она ослепла и оглохла. Татьяна несколько раз заходила в комнату и пыталась возобновить разговор. Та даже головы в ее сторону не поворачивала.

Нужно было что-то делать – или уйти, или вынудить ее заговорить. Но… Как? Татьяна призналась себе, что начинает бояться. Уж слишком самоуверенно держалась эта девица. Она-то ничего не боялась – даже угроза обратиться в милицию не произвела на нее ни малейшего впечатления. Она не чувствовала за собой вины? Или была настолько неуязвима? В любой момент мог вернуться Петр – от этой мысли Татьяну просто передергивало. Ей было страшно – тогда их будет двое, а она одна. На что способен этот парень – она могла только предполагать…

Татьяна решила, что необходим компромисс. Нужно было добиться хоть какого-то результата – пусть самого мизерного. Она вошла в комнату и остановилась перед диванчиком, на котором с удобствами расположилась девушка:

– Слушай, я уйду прямо сейчас, если ты дашь мне его фотографию.

Девушка безмятежно подняла на нее глаза и снова уставилась в экран.

– Мне нужна его фотография, – нетерпеливо повторила Татьяна. – И не говори, что тут нет ни одной.

– Зачем вам? – вяло спросила девушка. Это было ее первое слово за последний час.

– Она мне нужна, и все. Для семейного альбома.

Та криво улыбнулась:

– Ладно вам. Вот он придет – попросите у него самого.

– Я предпочитаю попросить у тебя. Или… Или я сама возьму!

– Интересно, где это, – беззаботно бросила та и снова переключилась на экран телевизора.

Татьяна в ярости огляделась: «Он тут живет, должна же быть хоть одна фотография! Люди постепенно обрастают всяким барахлом, и снимками в том числе…» Она отбросила все церемонии в сторону – было уже не до них. Выдвинула ящики старого буфета, поворошила их содержимое. Женя как будто не замечала ее действий – только раз Татьяне послышался легкий смешок за спиной, но, когда она обернулась, девушка смотрела только на экран.

В ящиках лежали старые инструменты, мотки проволоки, поношенное и не слишком чистое белье. Какие-то старые книги – все больше учебники. Аккуратно сложенный коричневый пиджак, который, судя по несуразным лацканам, мог принадлежать только прежнему хозяину квартиры – умершему от пневмонии старику. Татьяна дошла до того, что прощупала карманы, но ничего, кроме обкусанного деревянного мундштука, не нашла. Она задвинула ящики и принялась шарить в остальной мебели. Перепачкалась в пыли, задыхаясь от волнения и стыда, – как она не убеждала себя, что поступает правильно, ей было стыдно, ужасно стыдно вести этот обыск. Тем более что девушка подчеркнуто-презрительно не замечала ее действий.

Татьяна перешла в прихожую, затем бегло осмотрела кухню. Все впустую. Из личных вещей Петра нашлось только немного одежды, бритвенные принадлежности да пара зимних ботинок, которые давно следовало выбросить, – они уже не годились для того, чтобы служить хозяину следующей зимой. Зайдя в ванную, она ополоснула руки и лицо. Щеки у нее горели, она встретилась со своим взглядом в зеркале и вдруг выругала себя дурой: «Чем я занимаюсь! Если она так спокойна – значит, ничего тут нет!»