— Кого это останавливало? — вопросил Добродеев. — Если обида и душа горит.

Монах вздохнул и задумался. Потом спросил:

— Ну и как он это проделал, по-твоему?

— Как! Пришел ночью и…

— Каким образом? У него был ключ? Откуда?

— Снял слепок, у него была возможность, они с Сунгуром пересекались. Пришел ночью, пробрался в спальню Алены…

— Пришел ночью, пробрался в спальню… куда как просто. А давай смоделируем ситуацию, Леша. Представь себе, что ты, снедаемый ненавистью, ревностью, завистью, влез ночью в дом своего главреда, который запорол твой звездный материал и женился на твоей любимой женщине, причем не имеешь ни малейшего понятия, где чья спальня, где кухня, а где гостиная. Влез, чтобы убить… причем не его, а ее.

— Он мог бывать у них раньше.

— Мог. Или не мог. Ночью дом другой, тем более — чужой. Ты шаришься там с фонариком, по закону подлости цепляешься за ножки стульев, роняешь вазу, спотыкаешься о ковер. Наконец, поднимаешься по лестнице и душераздирающе скрипишь третьей сверху ступенькой, а все в анабиозе и никто ничего не слышит?

— Ты как-то все утрируешь, Христофорыч.

— Я реалист, Леша. Это в романе так, а в жизни… Человек много бы чего набуровил от ненависти и ревности, но мешают всякие сложно решаемые или вовсе не решаемые детали. Мелочи подводят. Где взять ключ, где спальня, а если услышат… и в итоге: да пошло оно все! Спонтанно — да, можно врезать по сусалам, но если рассчитывать и планировать — пошло оно! А если невмоготу расквитаться, необязательно забираться в дом, есть более простые способы. Согласен?

— Допустим, — неохотно признал Добродеев. — Значит, кто?

— Значит, свой. С ключом. Кто прекрасно ориентируется в доме днем и ночью и знает про скрипучую ступеньку.

— В доме были двое… — сказал после паузы Добродеев и надолго замолчал.

Молчал и Монах, присматриваясь с ухмылкой к журналисту.

— Что? — спросил тот.

— Леша, ты ведь давно все понял! Ты человек с фантазией, ты пишешь про летающие тарелки, ты не боишься зубодробительных версий. Ты знаешь эту семью, как никто. Я не верю, что ты до сих пор ничего не понял. Ведь понял? Смотри мне в глаза!

— Это чудовищно, Олег! — простонал Добродеев. — Чудовищно! Я не верю! Отказываюсь верить…

— Сказать, как все было? Сын Юрий несколько ночей до убийства не ночевал дома, в ту ночь пришел стрельнуть деньжат. Ключ у него был, как ты понимаешь. Возможно, сначала обошел дом снаружи, убедился, что у матери темно, отец у себя, как обычно, за компьютером, в наушниках — работает или смотрит новости; Лара тоже у себя, слушает музыку. Он пошел в спальню матери, зная, что в секретере лежат деньги. С фонариком, не зажигая света. Он и раньше тянул оттуда, сколько мог. Но в тот раз все пошло не так. Алена вернулась, он услышал, как открылась входная дверь, и нырнул в свою комнату рядом со спальней матери. Он сидел там, пил водку или виски и прислушивался к звукам из-за стены. Как, по-твоему, что он испытывал при этом? Ревность? Ненависть? Гнев? Или ему было по фигу… он и раньше знал о ее любовниках. Но в тот раз она переступила черту, и в этом был вызов… им всем. Сколько он там сидел? Два часа? Три? Он слышал, как она проводила любовника, как вернулась к себе. Он увидел этого человека через окно и узнал его. Парень, ненамного старше его самого. Юрий, любимый мамин мальчик, любимая игрушка… а тут вдруг новый любимый мальчик! Вот тут и взыграло! Если бы хоть взрослый мужик, до которого ему не было дела…

Он выждал, пока она уснула — он знал о снотворном… тут я импровизирую, — пояснил Монах. — Гипотетически. Выждал и снова пошел к ней, злой, нетрезвый… он разбудил ее, и она его окликнула. Причем, допускаю, назвала именем любовника… спросонья. Тут я снова импровизирую… — Монах поскреб бороду. — Испуганный, слепой от ярости, юноша метнулся к ней, схватил подушку и…

После чего забрал все, понимая, что ей это уже не понадобится. Ни деньги не понадобятся, ни украшения. Возможно, подсознательно хотел намекнуть на грабителя… хотя вряд ли, иначе сымитировал бы взлом входной двери. — Он сделал паузу, потом добавил: — Дикси. Я сказал, Лео.

— Монах, о чем ты? — вытаращил глаза Добродеев. — Юрий убийца? Не верю!

— Он не убийца, Леша. Он — жертва. Глупый избалованный растерянный подросток… Он жертва за ту ложь, в которой они жили. Ложь, предательства, притворство… Но я не морализатор, упаси боже… куда мне, грешному. Жаль парня, попал не за свои грехи. Отсюда истерика, обвинения отца и Лары, даже письма! Он придумал, что Алена хотела развода, а письма писал отец. И на мать не смотрел… там, в театре, — отвернулся, стоял поодаль. Даже одежда! Все в черном, а он в джинсах и свитере. Это несогласие, Леша, мальчишеский протест, бунт. Не уверен, что раскаяние, и это есть страшно и противоестественно. А рядом тот, из-за которого все случилось… в его понимании.

— Ростислав!

— Ростислав.

— Так это он его… из «беретты»? — выдохнул Добродеев. — Господи!

— Не так все однозначно, Леша, — сказал Монах. — Помнишь, я сказал, что родители идут на все ради своих птенцов?

— Ну и?..

— Сунгур знает, кто убил Алену, Леша. Он все понял… он же пишет детективы. Потому и рассказал следователю, что у жены в ту ночь был любовник, тем самым предлагая следствию весомый мотив и себя в роли убийцы. Сначала смолчал, оберегая Лару, а потом сообразил и бросился защищать сына. Его пригласили на беседу, а он взял и все выложил… причем никто его за язык не тянул. Но Поярков не дурак, не поведется, я думаю. Тут все как дважды два, Леша. К Саломее Филипповне не ходи.

— А Ростислава кто? Мотив у Сунгура и у Юрия… месть, ревность… А кто тогда сидел в кустах с ружьем? — Добродеев был само недоумение.

— Лара же сказала, что в наличии ревнивый муж, у которого три ружья. Не надо усложнять, лично я ставлю на мужа. Сунгур не стал бы убивать его из-за Лары.

— Допустим. А «книжные убийства»? Кто?

— Кто! И почему? — хмыкнул Монах. — А «ночная» женщина… почему? Или зачем? И, разумеется, кто? И почему в юбке?

— Далась тебе эта юбка! — с досадой произнес Добродеев. — Ты меня совсем запутал, Христофорыч. Кто убил кого? «Книжные убийства» тоже Сунгур? Но ты же сказал, что мы его отобьем!

— Юбка здесь ключевой момент, Лео. Никогда не нужно недооценивать роль юбки. Я сказал, что мы сделаем все возможное, чтобы его отбить. До сих пор тебе ясно, Лео?

— Кажется, ясно, но… черт его знает!

— Согласен? Консенсус?

— Консенсус… — с сомнением произнес Добродеев. — Согласен. Гипотетически, — добавил на всякий случай. — А дальше что?

— Дальше? Будем думать. Просеем всех особ, приближенных к Сунгуру. Просмотрим еще раз фотки из «Червяка» и из театра… я думаю, что-нибудь да вылезет в конце концов. Не помешает хорошенько покопаться в «глухарях»… теперь, когда понятно, что они связаны с книгами. Но это уже не наши проблемы, Леша. Я бы сказал, что мой длинный нос чувствует в «книжных» убийствах сильный личный мотив. Сильнейший!