и поищи тех, кто тогда в четниках был, может, они что-нибудь еще подскажут. Предписание тебе Крцун выдаст.

Так, искать свидетелей это надолго — кто убит, кто мобилизован, кто сбежал. Может, начальнички меня специально из Белграда выпихивают, чтобы здесь частым бреднем пройти?

— Сколько людей с собой брать?

— Человека три, чтобы не светиться.

— А если там много?

— Оставишь охрану, обратишься в местный ОЗН…

— Нет уж, пойдем пятеркой. И Славко давайте, без него мы сто лет искать будем.

Да, жить стало лучше, жить стало веселей — нам бы такую снарягу года три тому назад! Ну куртки-штанцы американские ладно, но свитера хорошие, овечьей шерсти, ботинки вместо опанаков, балаклавы под пилотки, чтобы уши не отморозить… А мелочи, от сухого спирта до топориков? Холодняк, правда, разнобойный — один нож кованый, советский НР-40, два штыка-камы и один подарок Хадсона, нож коммандос.

Войны нет, боев не предвидится, поэтому взяли один автомат, Глише вместо привычного пулемета. Он, кстати, на гражданку так и не вернулся — то к нам не заманишь, то обратно не выпихнешь. Куда же, говорит, я без вас? Небош все-таки уцепил длинноствол — не снайперку, так карабин. Ну и каждому по паре пистолетов, один в кобуру, все остальное оружие заныкали в карманы-рюкзаки так, чтобы с первого взгляда не понять.

Марко мне всю плешь потом проел — почему Небошу винтовку можно, а ему нет? Ну хотя бы потому, что Небош не молчал, а деятельно участвовал в подготовке. Он насоветовал взять каждому по фонарю и батареек в запас — на плато Равно горы полно пещер.

Да, первый выезд у нас в те места, где Дража Михайлович «Равногорски покрет» создавал, в Браичи, на полдороге между Чачаком и Валево. Не то, чтобы «сербская Вандея», но четников там помнят.

В Горни-Милановаце встретили нас ребята из местного ОЗН, усадили в грузовик и даже выдали кошмы укрыться. Домчали за час, причем я пару раз думал, что адский водитель либо сам с дороги свалится, либо нас на ухабах потеряет. Но ничего, довез до кафаны посредь типичного сербского села жителей на триста. Дома раскиданы — здесь пятнадцать, там двадцать, тут десять и между группками по километру, а то и больше. И кафана хрестоматийная — на каменном подклете, с дубовыми балками и стойками, крыта даже не дранкой, а фигурными дощечками «под черепицу». И меню под стать — кофе, ракия, мамалыга, плескавица и раджичи.

Пожилой кафанщик, хромой и с усами а-ля Буденный, поглядел, как мы трескаем с холода, принес еще кофе и принялся за неизбежные расспросы. Кто, откуда, куда, зачем…

— Да странно сказать, мы вроде как историки, — заявил Славко, пожимая плечами. — Умники из Белграда придумали составить летопись войны, вот нас и разослали по всей стране.

— А здесь-то вам чего надо? — обалдел хозяин.

— Тут где-то переговоры Михайловича с Тито были, надо найти, записать рассказы…

— Так они у меня были! — довольно пробасил кафанщик. — Вон, в угловой комнатке сидели.

Все невольно повернулись в ту сторону.

— А тут охрана ихняя сидела, за вашим столом партизаны, а за тем большим наши, — он поперхнулся и тут же поправился, — то есть четники. Дража с Титом кофе пили, много, и курили, а под вечер ушли ночевать в штаб…

— О, кстати, а как тут насчет ночевки? — спросил Славко.

— Так у меня и оставайтесь, как раз в угловой, — кафанщик секунду помедлил, а потом все-таки спросил: — А ты, момче, случайно не хорват? Угадал, да? Тогда много не говори, у нас хорватов не любят, и немцев банатских, после того, что их дивизии тут творили.

— Я не золотой динар, чтобы меня любить, — насупился Славко.

Спать залегли с оружием под подушкой, распределив смены — мало ли, нехрен расслабляться, тем более, если тут четников называют «наши».

Утром вызнали у кафанщика, кто еще может рассказать о той встрече и, довольные, умотали «на дальние выселки». Ну, это мы так объявили, а сами дернули в сторону плато.

Снега немного, солнышко пригрело, обнажило терракоту черепицы на южных скатах крыш, а северные так и оставило белыми. Деревья и кусты тоже середина наполовину: зеленые, в листьях и припорошены снегом.

Остались позади последние дома Браичей, загоны с козами и овцами и пошел подъем наверх. Зимой в горах так себе, даже если не слишком холодно, следы видны, долго отдыхать нельзя, так что мы обыденно построились в колонну с одним дозорным в полуста метрах впереди. Время от времени сверялись с картой — Хадсон, конечно, разведчик, да только тут похожих ориентиров навалом, как минимум три места подходили под описание.

И все три мимо, только зря время убили.

Солнце уже склонялось и напоследок, перед возвращением в Браичи, мы решили для очистки совести проверить катуны на Малом Сувоборе.

На подходе развернулись в редкую цепь, метров за триста остановились, из-за присыпанных снегом кустов долго разглядывали в бинокли поляну со срубами, стоявшими подковой вокруг небольшого родничка.

От катуна справа сохранился только очаг из крупных камней и пятно, на котором снег таял быстрее. От соседнего сохранилась только пара венцов — судя по слою щепы, эти катуны развалили и порубили на дрова. Наверное, прошедшим летом, или даже раньше, спинки оставшихся бревен заметно подгнили. Целые брвнары зияли пустыми оконцами, на одной нет половины дранки — наверное, тоже сожгли. Может, партизаны, может, четники, а то и немцы.

Марко подал знак — чисто, можем двигаться вперед. Метрах в ста остановились еще раз, теперь в бинокль хорошо видно, что стены посечены пулями, тоже год-два тому назад — дырки успели потменеть вровень с бревнами. Свежих отметин нет, ветки деревьев вокруг выстрелами не срезаны, давно тут не воевали.

Тихо, спокойно, только далеко за горкой, в Браиличах, собаки разбрехались, а здесь никого. Подошли к родничку.

— Эх, сейчас бы молочка свежего, — протянул Глиша, набирая свежей воды в ополовиненные за день фляги.

— Хрен тебе, еще месяца два-три, — убил его бесплодные мечтания Небош. — До Геогиева дня скот в горы не гоняют.

— Ладно, осмотрим катуны и вниз, в деревню, — распорядился я. — Разобрали слева направо по одному.

Ребята разошлись по срубам, а мне достался тот одинокий очаг. Я побродил вокруг, пиная ногами валуны и редкие деревяшки, когда уловил краем глаза более темное пятно в снежных кустах.

То ли