Военный парад 7 ноября 1941 г. имел огромное внутриполитическое и международное значение. Он способствовал укреплению морального духа советского народа и его Вооруженных сил, продемонстрировал их решимость отстоять Москву и разгромить врага. Парад на Красной площади слышал весь мир, репортаж о нем вел известный советский радиокомментатор и журналист Синявский.

В параде участвовало 28 467 человек: 19 044 пехотинцев (69 батальонов), 546 кавалеристов (6 сабельных эскадронов, 1 тачаночный эскадрон); 732 стрелка и пулеметчика (5 батальонов), 2165 артиллеристов, 450 танкистов, 5520 ополченцев (20 батальонов). В параде на Красной площади участвовало 16 тачанок, вооружение и военная техника были представлены 296 пулеметами, 18 минометами, 12 зенитными пулеметами, 12 малокалиберными и 128 орудиями средней и большой мощности, 160 танками (70 БТ-7, 48 Т-60, 40 Т-34, 2 КВ). В воздушном параде планировалось и участие 300 самолетов. Однако из-за сильного снегопада и пурги воздушный парад был отменен. Несмотря на сложные для авиации противника метеоусловия и предпринятые ПВО Московской зоны меры, все готовились к любому повороту событий. В случае бомбардировки Красной площади 35 медицинских постов были готовы оказать помощь. В их распоряжении находилось около 10 санитарных автомобилей. В готовности также находились 5 восстановительных бригад, 15 пожарных и других специальных автомашин для действий при разрушении зданий, газовых и электрических сетей, возникновении пожаров. К декабрю холода лишь усилились. Немцы, которых послали на “блицкриг” без теплой военной экипировки, вмерзали в землю, у них переставала заводиться техника. Успехи Красной армии под Москвой подорвали моральный дух фашистской армии. Это отражается в дневниках и письмах немецких солдат и офицеров. Например, генерал Гальдер, еще летом совершенно уверенный в победе немецкого оружия, к концу 1941 г. засомневался: “Русские повсюду сражаются до последнего человека. Они очень редко сдаются”. А рядовой Фольтгеймер в декабре 1941 г. писал домой: “Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести… Перестань писать о шелке и резиновых ботинках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми, я погибаю, я умру…” Именно в ходе Московской битвы немцы впервые начали сдаваться в плен не поодиночке, а массово».

– Дедуля, тебя в школу вызывают, – сообщила в первых числах мая Маринка.

– Зачем?

– Тише, а то бабуля услышит, – приложила девушка палец к губам, оглядываясь на дверь. – Не знаю. Наша класснуха сказала, что хочет увидеть тебя.

– Меня? – Климент Ефремович удивленно вскинул брови.

– Именно тебя. Сказала, чтобы пришел дед.

– Опять, поди, что-нибудь выкинула? А почему не мать вызывают? Наболтала, что она в поездке, да? Чего молчишь?

Маринка потупилась, опустив глаза.

– Ничего я не выкидывала. Нашей класснухе докопаться до любого, что до столба. Заколебала своими придирками дебильными, – отпарировала внучка.

– Ты шибко-то не умничай, – строго остепенил дед Маринку. – Учительница-то пожилая?

– Какая пожилая? Пацанка еще! В прошлом году после педа приехала.

– Ты язык-то попридержи. Совсем разболталась, пока мать по поездкам хлещется. Ради тебя же старается. Другая бы давно такую разъездную работу бросила. А ей как-то кассира предлагали, отказалась. Мол, девку надо учить, копейка не лишняя. Так что, учти. Штаны твои джинсовые стяну и по заднице голой ремешком вытяну.

– Не вытянешь.

– Почему?

– Постесняешься.

– Я тебе постесняюсь. Довели, поди, молодую учительницу? Не зря у вас молодые педагоги почти каждый год меняются. С вами, оболтусами, у кого хочешь нервы не выдержат. Как же ты сдавать экзамены будешь, если меня в школу вызывают? Не за похвальным же листом тебе я пойду?

– Сдам. Не я первая, не я последняя!

Климент Ефремович в сердцах вышел из дома, расстроено громко прикрыв за собой дверь.

– Чего такой красный? – спросила бабка, подымаясь навстречу по ступенькам крыльца.

– А-а, – с досадой неопределенно протянул он.

– С Маришкой поспорили?

– Да так, повоспитывал маленько, – уклончиво ответил дед. Взяв колун, направился к поленнице. Принялся колоть дрова.

– Чего-то не договариваешь?

Тот сделал вид, что не расслышал. Показал рукой на чурки.

– Тепло настало. Плохо колются. Надо закончить!

Бабка взялась за ручку двери, оглянулась на мужа.

– Воспитывать, – проворчала она. – Воспитывать надо, когда ребенок поперек кровати лежит. Предупреждала ведь дочку сколь разов еще по молодости, еще когда беременная Маринкой ходила, чтобы держалась за мужика. Какой-никакой, но отец есть отец для родной кровинушки. Так нет, куда там. Характер надо показать. Нет уж, потом, когда первого мужика своего упустишь, особенно никто не расхватает…

– С того шалопая какой отец? – возразил Климент Ефремович.

– Какой-никакой, но отец. Не чужой, поди, дядя.

– Чем такого отца, так лучше совсем никакого. Забыла небось, как его самого довелось воспитывать?

– Не забыла. Вот, дед, как ты его тогда потряс за шиворот, так наперекосяк все и пошло, – обидчиво кинула бабка.

– Ну, вот. Я же и виноват во всем. – Климент Ефремович отставил колун.

– Чего?

– Да ничего. Дрова колоть от твоих слов и то расхотелось.

– Ишь горячий да обидчивый какой. Ну тебя, – бабка махнула рукой и пошла в дом.

С учительницей Климент Ефремович познакомился через два дня, когда приехал по делам в районный центр. Классную руководительницу 10-го «а» разыскал быстро. Оказывается, видел ее как-то в поезде с месяц назад. Теперь она не в джинсах, а в тонком розовом платье.

Уроки закончились.

– Весьма сложно пригласить в школу маму Марины, – с упреком начала разговор Светлана Николаевна.

– Она проводница. Часто в поездках.

– Понимаю вас, но Марина совершенно не воспринимает замечаний. Мне жалуются на нее и другие учителя-предметники. Она часто пропускает консультации, а ведь скоро экзамены. Может быть, Марина попала под чье-то дурное влияние? Семнадцать лет непростой возраст. Особенно для девушки. Я не имею в виду только вашу Марину. Знаете, неудобно говорить, но после моего урока в кабинете английского я даже находила таблетки.

– Какие таблетки?

– Лекарственные. Те самые, извините, которые принимают взрослые женщины против беременности.

Классный руководитель стесненно замялась, а у ошарашенного деда, на голову которого словно ведро холодной воды вылили, по телу пошли мурашки.

– Я понимаю, что иностранный язык большинству ребят вряд ли пригодится в жизни, но другие-то предметы сбрасывать со счетов никак нельзя. Позвольте спросить, как вас?