«Испортил настроение этими покупками», – осуждал себя Климент Ефремович, переходя улицу. Резко взвизгнули тормоза.

– Ты что, старый, ослеп? – патлатый парень-водитель высунул злое лицо в боковое окошко жигуленка. – Прешь под самые колеса!

* * *

– Пакет можете оставить здесь, – предложил дежурный. Поднялись по ступеням широкой лестницы на второй этаж. Вдоль коридора расстелена мягкая ковровая дорожка. У дежурного на погонах с темно-синим просветом по две маленькие звездочки. В кабинете у стола ожидал человек в гражданском костюме.

– Здравствуйте! – подойдя к Ворошилову, он приветливо протянул руку, крепко пожал. – Полковник Васнецов. Можно просто Евгений Евгеньевич. Где устроились?

– Здравия желаю, товарищ полковник, – ответил по-военному Климент Ефремович. И пояснил: – Нигде. Утром приехал, а вечером обратно домой.

В углу кабинета маленький журнальный столик и низкое кожаное кресло. На столике тонкая серая папка.

– Устраивайтесь поудобнее и читайте. Можете курить, – Васнецов протянул раскрытую пачку «Космоса».

– Спасибо вам, у меня есть.

– Тогда садитесь, а я, с вашего позволения, выйду по делам службы.

Климент Ефремович остался один на один с тонкой серой папкой в пустом кабинете. На письменном столе Васнецова рядом с массивным чернильным прибором – маленький серебристый бюстик Дзержинского.

«Кого-то он напоминает. Светлые ершистые волосы. Ладно скроенная фигура и уверенная походка», – подумал Климент Ефремович о полковнике.

В серых корочках – серые старые листочки, прошитые суровой черной ниткой. Часть исписана чернилами, часть отпечатана на машинке. Вверху слева – маленькая фотокарточка. Лицо молодого человека в железнодорожной форме.

«Ефрем Степанович Ворошилов, 1902 года рождения. Дорожный мастер дистанции пути… Амурской железной дороги. Обвиняется по статье 58 пункт… за игнорирование форм социалистического поощрения. Приговаривается к 10 годам…» Внизу еще бумажка. «Справка настоящая… Умер 09.05.1945 года. Диагноз: общая дистрофия».

Вошёл Васнецов. Плотно прикрыл за собою дверь. Климент Ефремович сидел, не отрывая взгляда от бумаг. Полковник прошел к окну. С улицы сквозь открытую форточку слышен перезвон троллейбусов, фырканье легковых машин. Васнецов отвернулся от стекла.

– Это не полностью дело вашего отца. Мне удалось получить из архива только самое основное. В деле упоминаются валенки, которыми ваш отец был поощрен в ноябре сорок первого. Как раз к годовщине Октября. За высокие трудовые показатели в работе… Помните, Климент Ефремович?

– Да-да, слушаю, – тот поднял влажные глаза на Васнецова.

– Помните? Валенки? Зимой с сорок первого на сорок второй?

У Климента Ефремовича остро и сильно кольнуло под сердцем. Он отчетливо и ясно вспомнил, как первой военной зимой отец с матерью, отправляя сына в школу-интернат, дали ему новенькие серые валенки. Радости-то было. Зима тогда уж больно морозная стояла, а старая Климкина обувка совсем прохудилась…

…Климент Ефремович вышел из областного управления Комитета государственной безопасности, придерживая за собой тяжелые массивные двери. На стертых каменных ступенях остановился. Стал шарить по карманам в поисках «Примы». Вынув пачку, дрожащей рукой чиркал спички, ломая их о коробок. Прикурил. Многоэтажные дома залиты горячим летним солнцем. Перешел по «зебре» широкую со светофорами улицу. В скверике присел на деревянную скамейку, вытянув уставшие ноги.

По песчаной дорожке зеленой аллейки прыгал, дурачась, на одной ножке, подогнув вторую, белобрысый вихрастый мальчик-дошколенок. В руке его громко щелкал пластмассовый пистолетик. За ребенком спешила, счастливо улыбаясь, молодая мама в ярком цветастом сарафане. Чуть не запнувшись о ноги Климента Ефремовича, мальчик остановился, заглянул в лицо седому дедушке, звонко засмеялся и побежал дальше…