— Счастье впереди, — заверил он. — Только не останавливайся.

В «Кларкс» не бывает обуви с пряжками для мальчиков. «Липучки» — пожалуйста. Шнурки — сколько угодно. Но не пряжки. Та же проблема в «Старт-Райтс»: с пряжками — только девчачья обувь. На невесомых летних туфельках, в моем детстве именовавшихся «бальными», пряжки есть, а на прочных, мальчишеских, — нет.

Дэниэлу необходима обувь, которая поддерживала бы лодыжки. Так сказал ортопед — длинный, совершенно лысый дядька, напомнивший мне пеликана своей широченной улыбкой, приличным брюшком и несуразно тощими ногами. За сто двадцать фунтов он выдал мне диагноз: гипотония и гиперподвижность суставов. Другими словами, Дэниэл — гуттаперчевый мальчик; слишком легко гнется. Такие дети бегают на носочках, как балерины, часто спотыкаются и падают, выворачивая слабенькие суставы. Их даже крепко обнимать нельзя, слишком сильное давление им противопоказано, как тюбику с зубной пастой.

— Но с возрастом пройдет? — спросила я. — Можно чем-нибудь ему помочь?

И да и нет. Можно купить ему обувь, которая поддерживает лодыжки. И можно надеяться, что суставы окрепнут.

— Видимо, он с рождения такой? — Ортопеда интересовало, не был ли Дэниэл аморфным, как резиновая кукла, в моих руках.

Дэниэл был безупречным ребенком. В одиннадцать месяцев уже топал по дому в своих крохотных ботинках. Заливался смехом, гоняясь за Эмили. И уж конечно не бегал на носочках — я бы заметила. Ну не было у него в младенчестве симптомов аутизма. Вот почему я не готова принять мысль о генетической природе его болезни, даже если забыть о том, что ни у меня, ни у Стивена в роду не было аутистов. Гипотония и гиперподвижность суставов должны были бы проявиться с момента его появления на свет, но Дэниэл был идеальным ребенком и очередной осмотр в полтора года прошел на уровне своих сверстников. Что-то с его организмом случилось позже, ближе к двум годам. Правительство настаивает, что вакцинация ни при чем, — тогда что это было? Кто бы знал, как тяжело матери вспоминать своего ребенка здоровым — и следить, как он меняется на глазах под влиянием невидимой, зловещей силы. Я умирала с каждым категоричным диагнозом очередного специалиста. В кабинете ортопеда мне было страшно, пальцы тряслись, глаза слезились, голос срывался.

Но стоило мне открыть рот, и я не могла остановиться. Я рассказывала о Дэниэле, пока не выдохлась. Я смотрела на белые стены кабинета, на свои руки, туфли, ни на чем не задерживая взгляд, пока он не упал на Дэниэла у моих ног. И я успокоилась: мой сын рядом, он говорит, он развивается, и никто не может этого отрицать, даже врачи.

— Вы очень возбуждены, — посетовал доктор, присматриваясь ко мне. Волосы у меня чуть влажные — перед самым выходом я сунула голову под кран, а потом еще и несла Дэниэла на плечах до метро, поскольку не могла себе позволить взять такси. — С вами все в порядке? Вы уверены?

— Видите ли, я уже довольно давно живу как на передовой. Вы только что сказали, что не в силах мне помочь. Ладно, я это понимаю и даже принимаю. Но не рассчитывайте, что я при этом сохраню хладнокровие.

К ортопеду я попала в июне. С тех пор прошли месяцы, я потратила тысячи фунтов, посетив всех традиционных и альтернативных медиков, практикующих в Большом Лондоне. Судя по тому, что список исчерпан, а мой банковский счет давным-давно не подавал признаков жизни, рассчитывать я могла лишь на себя.

Я отправилась по магазинам на поиски ботинок с пряжками, не выдержав трогательных просьб Дэниэла. «Очень хочу туфли с пяшкой», — умолял он каждый день и, сложив ладошки, склонял голову, вроде как перед королевой. Я пообещала ему купить туфли, и сын мне поверил, весь засветившись от предвкушения. Так почему в этих чертовых магазинах нет туфель с пряжками для моего мальчика, который уже с легкостью составляет предложения из четырех и даже пяти слов?!

— Только девичьи. — У элегантной дамы в торговом зале «Кларкс» убийственно очаровательный для продавщицы акцент; костюм на ней из льна, очки на дорогой цепочке, туфли классом повыше, чем «Кларкс». — Я уже говорила, когда вы заходили в первый раз, — добавила она.

— Я помню. Но он хочет ботинки с пряжками.

— Возьмите на липучках. Очень удобно.

— Пяшки. А-а-а! Пяшки, пяшки, ха-ха-ха! — Дэниэл запрыгал на носочках, как если бы кто-то нажал на кнопку «пуск». — Хочу туфли с пяшкой. Хочу-хочу! Очень-очень!

Целых восемь слов подряд. Энди обещал, что однажды я перестану считать. «То есть он станет нормальным, как все?» — спросила я. Энди всегда честен со мной. Он всегда говорит мне правду. «Нет», — ответил он. Я и сама знала ответ, но что поделать — я упрямо пыталась выторговать для Дэниэла другой диагноз; я надеялась, что кто-нибудь найдет у него синдром Аспергера,[7]речевые нарушения — только не аутизм. Все что угодно, только не полновесный аутизм. Зря время потеряешь, Мелани, ничего не выторгуешь, предупредил Энди, для которого аутизм — заболевание излечимое, но только в том случае, если от него не прятаться.

— Боюсь, с пряжками у нас только туфли для девочек, — повторила продавщица.

Вдоль одной из стен торгового зала тянулись ярко-розовые полки в картинках Барби. В этой карамельной девчачьей сказке и жила мечта Дэниэла — туфли с пряжками. Дэниэл понял смысл сказанного красивой дамой, он давно перестал игнорировать чужую речь. Налюбовавшись на ряды блестящих туфелек, он прошел к полкам, разрисованным динозавриками, сдернул оттуда пару мальчишеских ботинок — зеленовато-коричневых, с толстыми подошвами, с голограммами доисторических монстров на застежках — и понес их на другой конец зала, где поставил на полку вместо прелестных лакированных туфелек с пряжками.

— Прошу прощения. Вы не могли бы что-нибудь сделать? — с нажимом сказала продавщица.

Еще чего! Я обомлела от этой сцены. Как ему это удалось?! Как он сообразил, что от вожделенной цели его отделяет принадлежность к «неправильному» мужскому полу? В отличие от взрослых, он с легкостью решил проблему: поселил ботинки с толстой подошвой и липучками в царство девчонок и кукол, а желанные туфельки с пряжками — в мужской мир динозавров и джунглей.

— Молодой человек, будьте так любезны поставить обувь на место! — Продавщица бросилась к Дэниэлу.

Ой-ой, а вот это большая ошибка. Она схватила его туфельки, те, что с пряжками, те, о которых он так давно мечтал. Дэниэл вывернулся с недовольным рыком. Продавщица повторила попытку, и Дэниэл вонзил зубы ей в руку.

— ААААА! — Она в бешенстве обернулась ко мне. Укус был ерундовый — крови ни капельки. Дэниэл ее всего лишь предупредил, не больше. Хотел бы укусить по-настоящему — запросто отхватил бы кусок ладони. — Мадам! Я настаиваю, чтобы вы забрали своего ребенка! — Придерживая поврежденную руку, продавщица взирала на меня со смесью презрения и гадливости.

— Простите нас, пожалуйста. — Мне надо было раньше вмешаться, сразу объяснить, что Дэниэл — аутист и от него нельзя требовать строгого следования привычным для нас правилам.