на один из их знаменитых обедов. Мы изложили свои доводы. После встречи, когда мы шли пешком по 34-й улице, Морт сказал: «Моше, почему ты не можешь переделать проект так, чтобы они были довольны? Почему ты не можешь сделать нечто в том духе, который им близок?» Страсти накалялись. Я ответил ему: «Знаешь, я не только не могу это сделать – я такой, какой есть, – но не думаю, что можно проектировать по заказу, даже если бы мы захотели. Просто никто не может дать гарантий, что наш план одобрят, каким бы он ни был».

К битве вскоре присоединилось Общество муниципального искусства. Мишенью для Общества стал не столько дизайн, сколько объемно-пространственное решение и высота проекта. Обществу удалось привлечь в оппоненты Генри Киссинджера, Жаклин Онассис и еще несколько известных людей и даже провести в Центральном парке флеш-моб с участием высокопоставленных лиц. По парку плыли раскрытые черные зонты, что символизировало тени, которые будут отбрасывать здания на Центральный парк в дневное время. Я признаю, что выбранная Обществом муниципального искусства стратегия перформанса была блестящей. Так же как и аргументы против объемов и высоты здания, которые, по крайней мере, оказались более объективными, чем любые аргументы, касающиеся дизайна. С практической точки зрения мало что можно было сделать с масштабом – участок земли был ограничен, и было необходимо застроить определенную площадь с соответствующим зонированием для того, чтобы строительство оказалось рентабельным. До сих пор я не могу дать исчерпывающего объяснения, почему проект Коламбус-центра вызвал такое сопротивление. Отчасти это действительно могло быть связано с эстетикой и отражать архитектурные вкусы того времени. В какой-то степени дело было в Морте и во мне, поскольку мы оба были чужаками в Нью-Йорке. Но наши противники неумолчно критиковали объемы и высоту зданий.

В конечном итоге наши надежды разрушили не постоянная критика и сопротивление, а крах Уолл-стрит, произошедший в октябре 1987 года. Проект по-прежнему двигался вперед на всех парах. Мы закончили рабочие чертежи, заказали сталь и выбрали камень. А потом рынок обвалился. В Salomon Brothers началась паника: компания внезапно и резко отказалась от лизинга, и это решение обошлось ей в $50 млн в качестве платы за отмену.

С уходом Salomon Brothers Морт увидел возможность. Я был в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, на конференции по дизайну в Йельском университете, когда мне позвонили. Звонок был не от Морта, а от его партнера, Эдварда Линде, который сказал: «Моше, вот и все». Я спросил: «Вы имеете в виду, я должен что-то перепроектировать?» «Нет-нет, – ответил Эд. – Мы собираемся сменить архитекторов». Я был потрясен.

Недавно кто-то в нашем офисе нашел мои альбомы за тот месяц. Звонок раздался в пятницу 4 декабря 1987 года, и на страницах альбома, датированных этим днем, изображены стилизованные геометрические конструкции, кажется, все в огне. Рисунки подписаны «Черная пятница».

Хотя это не сказалось на моей деятельности, теперь, по прошествии времени, я знаю, что испытывал нечто похожее на депрессию. В то время это был самый заметный проект в Нью-Йорке, в центре Манхэттена. Мне пришлось в один день уволить 40 человек. И больно было оттого, что Морт, давний друг, не сообщил мне новости сам. Морт нанял Дэвида Чайлдса из SOM для дальнейшей работы над проектом. Чайлдс был также президентом Общества муниципального искусства. И он оказался джентльменом: не начал работу до тех пор, пока Морт не выплатил нашей компании все, что нам было положено.

По прошествии времени Морт вообще избавился от проекта. Теперь на этом участке Коламбус-Серкл находится комплекс, который сначала назывался Time Warner Center, а потом Deutche Bank Center. Этот центр тоже состоит из двух башен, но они гораздо выше, чем должны были быть мои, и поэтому отбрасывают гораздо большие тени. Между тем на южной стороне Центрального парка разрешили строительство очень высоких жилых домов-небоскребов, тени от которых, отбрасываемые в северном направлении, накрывают парк. Где было Общество муниципального искусства, когда все эти проекты одобряли и строили?

Я не видел Морта Цукермана много лет. Когда-то я думал, что наша дружба сможет выдержать трудные времена, но когда такой момент настал, Морт оказался на это не способен. Предполагаю, он испытывал угрызения совести из-за того, что сделал. Наш общий друг Марти Перец рассказал, что он отругал Морта за то, что тот, возможно, уничтожил мою карьеру. Морт ответил: «С Моше все будет в порядке. Он собирается открыть Национальную галерею Канады. Он восстановится». В следующий раз я встретил Морта – это был единственный раз – в Израиле. Мы с Михаль были на обеде в честь президента Билла Клинтона в резиденции Ицхака и Леи Рабин, премьер-министра и его жены, которые стали нашими хорошими друзьями. Когда Клинтон с женой появились, с ними был Морт. Я помню, что встреча оказалась неестественно радушной – скорее всего, это было связано с испытываемой глубочайшей неловкостью.

* * *

Одно из больших преимуществ переезда в Кембридж и в Гарвард заключалось в том, что нам стало доступно новое впечатляющее социальное и интеллектуальное сообщество. Внутри сообщества Гарварда Школа бизнеса занимала особое место. Это, несомненно, была богатейшая школа в университете, где каждый факультет и школа представляли собой обособленные, замкнутые структуры. Только одна крупная кафедра, за исключением атлетики, находилась через реку Чарлз на стороне Бостона. Кампус школы бизнеса был спроектирован в 1928 году, накануне Великой депрессии, знаменитой нью-йоркской компанией McKim, Mead & White – архитекторами, создавшими оригинальный Пенсильванский вокзал на Манхэттене, театр Таун-Холл и бостонскую публичную библиотеку. План был выполнен в типично георгианском стиле с отдельными зданиями, образующими внутренние дворы и таким образом создающими целостную городскую застройку. Кирпичные здания с каменной отделкой сдержанны, но элегантны. Я часто изумленно размышляю, насколько хорошо себя чувствуешь, просто проходя через кампус Школы бизнеса, – масштаб, взаимодействие между отдельными зданиями и общая планировка неотразимы. Все это работает.

В 1979-м, через год после моего приезда в Бостон, мне позвонил Джон Макартур, декан Школы бизнеса. Мы встретились в его офисе и сразу нашли общий язык. Помогало общее канадское прошлое: Макартур, изучавший лесное хозяйство выпускник Школы бизнеса, был родом из Ванкувера. Он выразил свою озабоченность. Активность в кампусе Школы бизнеса увеличилась, поэтому волей-неволей приходилось приспосабливать здания, чтобы они отвечали требованиям современной жизни. Многие элементы кампуса начали распадаться. У каждого здания имелась своя наружная установка для кондиционирования воздуха, своя погрузочная площадка. Автомобили свободно ездили по дорожкам для пешеходов. Между тем факультет стал слишком рассредоточенным, каждый преподаватель оказался изолирован в своей мини-вотчине. Между ними были