Выяснилось, что слушания перенесли в так называемый первый, самый большой в Окружном суде, зал. Слишком уж много нашлось желающих присутствовать на дебюте присяжного поверенного Д. Д. Тарусова: бывшие коллеги по университету, чиновники Сената и Министерства юстиции, друзья, знакомые… Дополнительный интерес к процессу добавило участие Дитцвальда: взаимная неприязнь бывших профессоров грозила перейти сегодня в открытое противостояние.

Фердинанд Эдуардович уже прибыл. С напускной сердечностью, столь свойственной образованным и воспитанным подлецам, он поприветствовал князя:

– Дмитрий Данилович! Сколько лет, сколько зим! Очень, очень рад!

Князь нехотя пожал мягкую ладошку.

– Жара-то какая! – обмахиваясь папкой, пожаловался Дитцвальд. – Надеюсь, к часу управимся?

– К часу? – с напускным удивлением переспросил Тарусов.

Дитцвальд, уловив боевой настрой Дмитрия Даниловича, напрягся.

– Дело-то ведь ясное, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Фердинанд Эдуардович.

– Вы так считаете? – поинтересовался князь.

Дитцвальд кивнул и с беспокойством уточнил:

– А вы?

Тарусов, сделав вид, что задумался, почесал бородку, а потом вдруг с улыбочкой произнес:

– Ну конечно, ясное. К часу действительно и закончим!

– Ну слава богу! – отлегло у Дитцвальда. – Значит, успею на поезд двухчасовой. На даче-то как хорошо! Воздух там другой, будто ложкой его ешь, как сметану. И супруга, знаете-с, скучает…

Князь поспешил откланяться. Ему перед началом слушаний хотелось перекинуться парой фраз не с Дитцвальдом, а с действительно приятными людьми. А их пришло немало: по коридору прохаживались Спасов и Стасович, собственный тесть Дмитрия Даниловича Илья Игнатьевич, статский советник Ахтырский-Гринкевич, состоящий при обер-полицмейстере чиновником по особым поручениям, и многие-многие другие…

У окна Тарусов приметил Владимира Артуровича Михнова, главного редактора «Столичных новостей».

– И вы здесь? – подошел к нему князь.

– А что мне оставалось? Наш судебный репортер, увы, увы, сегодня занят, – пошутил Михнов.

Оба весело рассмеялись.

– Скажите по секрету, – продолжил редактор, – я не зря заявился?

– Надеюсь!

– А может, сами репортаж напишете?

– Что вы, неудобно…

– Хорошо, хорошо, понимаю. Но льщу себя надеждой, что сотрудничество наше продолжится. Готов и гонорарий поднять…

– Честно говоря, боюсь загадывать. Хотел бы, конечно, сосредоточиться на основном поприще.

– Жаль! У вас талант, батенька. Большой литературный талант.

– Ну что вы…

– И не только я так считаю… Знаете, кто вас отрекомендовал в свое время? – спросил Владимир Артурович, заговорщически понизив голос и приблизившись к уху Тарусова.

– Знаю, знаю, – отшатнулся Тарусов.

Некоторые имена не стоит произносить в присутственных местах даже шепотом.

Кухонную утварь Сашенька обожала! Потому, надо – не надо, скупала ее по разным каталогам. Но сейчас, глядя на прессы для выжимания соков, всякие шприцы, терки и прочую дребедень, висевшую и стоявшую в кухне, мучительно соображала, что же, а главное, как приготовить чадам на завтрак? Делать-то, увы, все придется самой – Клашу увезли в Удельную, в дом призрения душевнобольных.

Самое простое, как говорят, – это сварить кашу. Но как она варится?

На Сашенькино счастье, в кухню заглянула Маруся… Вот кто должен уметь ее готовить!

Оказалось, что Маруся и чай способна заварить!

Княгиня с облегчением вернулась в будуар и засела за дневник. Да так увлеклась, что не заметила, как пролетели отведенные на задержку полтора часа.

Пора идти в суд. Быстро одеваться!

Но когда торопишься, все валится из рук. Наталья Ивановна никак не могла затянуть Сашеньке корсет, а у Маруси не получалось загладить складки на юбке из пестрой киперной ткани, которую княгиня задумала надеть. Когда преодолели эти препятствия, возникло новое – прическа. Без Клаши Сашенькины волосы не желали зачесываться назад и ниспадать оттуда изящными волнами. В итоге совместными усилиями их сплели в толстую косицу, которую будто змею уложили кольцами на затылке. Надеть сверху вуаль не удалось, и ее пришлось заменить большой черной шляпой из итальянской соломы с бархатной лентой и веточкой пестрых роз. Уф, можно выходить…

Но еще не все беды остались позади. Спускаясь по лестнице, Сашенька заметила на Марусином сарафане дырку, причем в самом неприличном месте. Пришлось возвращаться. Ставить заплатку времени не было, и Марусю обрядили в тот самый сарафан, в котором Сашенька выдавала себя за нее.

Они безбожно опаздывали, и княгиня решила ехать на извозчике, хотя пешком идти было не более пятнадцати минут.

Но, выйдя наконец из дома, как на грех, повстречали Ильфатку, который увидев Марусю, принялся выговаривать:

– Обманщица! Ильфату пачпорт обещала – обманул, Ципцин замуж обещал, а сама ребенок есть!

– Она завтра, завтра паспорт принесет, обещаю, – заверила дворника Сашенька. – Свисти извозчика, опаздываем.

– Сейчас, барыня, сейчас, – дворник попятился. – Свисток дома забыть.

И скрылся в тени подворотни. Секунд через десять оттуда вынырнул Ципцин:

– Марусечка! Родная!

Петенька от его громкого крика заплакал, испуганная Муравкина обернулась. Счастье от встречи с возлюбленной сменилось на лице Ципцина тревогой и беспокойством:

– Это не она! – обернулся он к вышедшему следом Ильфату.

– Как не она? – возмутился дворник. – Девка красивый, сарафан синий!

– Сарафан-то синий, а девка вот другая!

– Как другая? Кухарка Тарусова! А вон княгиня ихняя.

«Ихняя» княгиня каким-то неведомым доселе чувством ощутила на своей спине внимательный взгляд Ципцина. Обернуться боялась – черный большой веер, за которым Сашенька решила прятать лицо в суде, пока что покоился в ридикюле.

Время шло, они опаздывали, а дворник, казалось, напрочь забыл про извозчика.

– Долго еще здесь мне торчать? – рискнула открыть Сашенька рот, а для острастки еще и ногой притопнула.

Голос ее и выдал!

– Ах вот оно как! – обрадовался Ципцин. – Тогда здравствуйте, ваше сиятельство! А я стою, гадаю, вы – не вы…

Терять княгини было уже нечего, и она обернулась. Ципцин приближался к ней вразвалочку, с наглой улыбочкой на лице. Что сие значит?

Дворник наконец свистнул, и тут же с перекрестка припустилась в их сторону гнедая кобылка.

– Как поживаете, ваше сиятельство? – Ципцин схватил Сашенькину ручку и попытался поцеловать.