— У тебя все в порядке?

— Нет, у меня все не в порядке, Вилл. Я раздавлена. Совершенно раздавлена. Я и не думала, что со мной может такое случиться. Он говорил, что любит меня. Он говорил, что хочет на мне жениться. Говорил, что всегда будет меня любить. Он лгал мне. Лгал. — Она снова расплакалась.

В голове у меня было пусто, и дух Барбары Вайт опять взял надо мной верх.

— Тебе, наверное, нелегко.

— Поверить не могу, что он ушел. — Алиса не замечала, какую бессмыслицу я несу. — Ушел. Что мне теперь делать? С тех пор, как он ушел, я ни к чему не притронулась — сижу и реву. Кошка нагадила в ванной на пол, мне надо готовиться к завтрашней встрече со старшим менеджером, я собиралась сегодня покрасить кухню — а я ничего не могу делать. — Она сардонически рассмеялась. — А кошку я все равно ненавижу. Этой чертовке Брюс всегда нравился больше, чем я.

— Ну, раз он ушел, теперь она, наверное, будет любить тебя больше, — глубокомысленно заметил я.

Алиса опять принялась плакать.

Я выключил режим Барбары Вайт — ни мне, ни Алисе лучше от него не становилось. Вместо этого я сделал то, что должен был сделать с самого начала, — решил положиться на мою природную способность видеть Вещи Такими, Какие Они Есть. И так же о них говорить.

— Понимаешь, Алиса, — сказал я, забираясь обратно в кровать, — такие дела: жизнь — это толстая старая задница. Так было всегда и всегда будет. — Мне стало холодно, и я натянул одеяло на плечи. — Я понимаю, каково тебе сейчас. Правда. Хорошо понимаю. Вот ты живешь в счастливой уверенности, что только одно помогает тебе не сойти с ума, только одно придает всему смысл — твоя любовь, тот, кого ты любишь, и вдруг взззз! — он исчезает с горизонта быстрее, чем тасманский дьявол с новогодней шутихой в заднице. И на память о том, что он когда-то был частью твоей жизни, тебе остается только стопка фотографий, несколько писем и чертова уйма воспоминаний.

Алиса молчала. Я не знал, для кого я произнес эту маленькую речь, а потому сменил тему.

— Тебе хоть удалось немного поспать?

— Нет. Я всю ночь размышляла и плакала. Я бы и раньше тебе позвонила, но, когда мне захотелось позвонить, было уже поздно.

— Слушай, — мягко сказал я. — Ты можешь звонить мне в любое время. Утром, днем, ночью. Это, как поет Дайана Росс, «Нет такой высокой горы». — Я прокашлялся и представил ее вниманию собственный вариант этого старого, но проникновенного хита.

— Браво, — рассмеялась Алиса. — Ты настоящий друг. — Она отдышалась, а потом снова заплакала. — Ну почему он это сделал, Вилл? Я ее видела, понимаешь? Мы вместе обедали в каком-то ресторане, когда она его повысила и перевела в свой отдел. Она со мной была очень мила. Весь вечер повторяла, что нам надо будет как-нибудь с ней куда-нибудь сходить. Ей, наверное, сорок два, но она настоящая красавица. У нее личный тренер. Не знаю… А я? Что со мной не так? Почему Брюс меня больше не любит? Как он мог со мной так поступить, после стольких лет совместной жизни? Такое не проходит вдруг, за одну ночь. Он ведь давно спал с ней, а потом приходил домой и спал со мной… — Она замолчала, отчаянно всхлипывая в трубку. Моя лучшая подруга, единственный на всем белом свете человек, на которого я мог положиться, нуждалась в сочувствии, но мне нечего было ей сказать, я ничего не мог сделать, чтобы утешить ее.

Мы долго молчали, погруженные в собственные мысли. При этом мы были вместе — хоть нас и разделяли 120 миль ночного пространства.

Громко залаяла соседская собака. Я вышел из полумедитативного состояния, в которое незаметно погрузился, и встряхнул головой, стараясь вспомнить, в какой момент отключился. Кажется, я заснул.

— Алло? — позвал я. — Алло? Алиса?

— Ах, Билл, — сонно отозвалась Алиса. — Мне только что приснилось, что Брюс рядом. Мы лежали в кровати, он крепко обнимал меня, нежно целовал в шею и говорил, что любит… — Она опять расплакалась.

— Когда он придет за вещами? — спросил я.

— Вечером. Он сейчас у нее… уж и не знаю, где это. — Я чувствовал, что ей пришлось приложить все силы, чтобы сдержать новый поток слез, и ей это удалось. — Что мне делать? Я больше не могу. Он раздавил меня, я не могу его остановить… Я чувствую себя такой беспомощной.

— А что бы ты хотела сделать? — спросил я. — Хочешь, я его изобью.

— Да, — горько сказала она.

— Хм. — Я тяжело сглотнул, представив себе двухметрового Брюса. — Я, конечно, с удовольствием выбил бы из него всю дурь, но думаю, тебе стоит принять во внимание, что при моем хилом телосложении жертвой в этой ситуации окажусь я. — Алиса рассмеялась. — Несмотря на это, я готов ради своей лучшей подруги залить его пиджак от Армани собственной кровью. Все что угодно — только бы тебе было полегче.

Алиса опять посерьезнела.

— Я хочу, чтобы ему было больно, Вилл. Хочу, чтобы ему было так же больно, как мне. Он не огорчится, если я начну с кем-нибудь встречаться. Думаю, это только упростит для него ситуацию. А я хочу, чтобы ему стало невыносимо. Хочу, чтобы он страдал так же, как я.

Как я мог это исправить? Я чувствовал себя Ганнибалом из «Команды А»[83].

— Так ударь его туда, где у него самое слабое место.

— Теперь мне нелегко подобраться к нему так близко, — сказала Алиса, и я не понял, шутит она или нет.

— Я не об этом, — сказал я. — Уничтожь все, что ему дорого. Когда именно он возвращается?

— Не знаю. В пять примерно. Я сказала, что меня не будет дома. Эта стерва, скорее всего, будет ждать его на улице.

— Хорошо. — Я поискал на полу носки — у меня замерзли ноги. — У тебя будет уйма времени, чтобы заменить замки и заставить его пожалеть, что он некогда возжелал увидеть свою начальницу голой. — Пока я устраивался поудобнее, одеяло соскользнуло с кровати. В квартире стоял мороз. Я подтянул одеяло обратно, закутался по самую шею и мысленно взвесил все детали моего плана. — У тебя ведь дома радиотелефон — без провода?

— Ну да.

— Замечательно, — сказал я и добавил: — Повеселимся! — Мне не удалось сдержать улыбку — я почувствовал, что только что совершил тот шаг, который отделяет иронию от банальности. — Ты сейчас в какой комнате?

— В гостиной.

— Что ты видишь?

— Гостиную.

— Да нет, что ты видишь конкретно?

Я услышал шорох — это Алиса оглядывала комнату, и ее волосы шуршали о трубку.

— Диван, телевизор, пачку «В&Н»[84], кофейный столик, журналы: «GQ», «Marie Claire», «Экономист», аквариум, магнитофон…

— Стой, — прервал я. — Это магнитофон Брюса?

— Его гордость — свет очей и радость сердца. Такой, знаешь, по последнему слову техники. Чудовищно дорогой. — Она замолчала. — Свет очей и радость сердца… — Надвигался новый прилив слез.