— Вилл, давай я приеду в Лондон, — серьезно сказала Алиса. — Пожалуйста. Я еще успею на ближайший поезд. Можем с шиком отметить твой день рождения где-нибудь, посмеемся от души и забудем, что жизнь — «толстая старая задница».

Конечно, мне хотелось сказать «да», но мы оба понимали, что это рецепт настоящей катастрофы: возьмите двух взрослых людей, добавьте щепотку ранимости, одну-две бутылки вина, парочку «просто обними меня», и не успеем мы и глазом моргнуть, как Платон, вместе с его идеями о любви, отправится отдыхать, а нам придется разбираться с пагубными последствиями старой истории — как двое друзей решили стать еще ближе.

— Спасибо за предложение, но лучше не сегодня. — Я хорошо понимал, что рано или поздно пожалею об этом решении. — Может, на следующие выходные — мы тогда больше времени сможем вместе провести. Если ты приедешь сейчас, в понедельник утром тебе надо будет уезжать — так еще хуже, чем если ты вообще не появишься.

— Хорошо, — сказала она. По голосу было слышно, что она разочарована, но сам я был разочарован куда сильнее. — Счастливого дня рождения, Вилл. — И почти беззвучно она добавила: — Я люблю тебя.

— Я тебя тоже люблю, — ответил я.

Алисино «я люблю тебя» отличалось от Мартининого, как день и ночь. И это вовсе не значило, что между нами что-то такое особенное происходит. Это просто отчаяние говорило устами двух отчаявшихся людей.

Алиса стала прощаться.

— Слушай, спасибо за…

— Не за что, — сказал я. — Чепуха. Мы же все-таки друзья.

11:57

Я сидел, переключая телевизор то на программу по садоводству, то на повторение «Гранж Хилл», то на «Волтонов»[88]. Пестрый — серый с белым — голубь опустился на мгновение на подоконник, поворковал и исчез в утреннем небе. Дождь перестал, солнце ярко отражалось в сотнях дождевых капель на стекле, и они сверкали, как звезды. Я открыл окно и вернулся на кровать.

Вполне возможно, это был одновременно самый худший и самый лучший день рождения в моей жизни. С одной стороны, если бы дни рождения для меня что-то значили, этот оказался бы той последней соломинкой, которая переломила спину данному конкретному верблюду. В конце концов, мне уже двадцать шесть. Я все еще прихожу в себя после того, как чуть не стал отцом, в меня отчаянно и безответно влюблена какая-то ненормальная, я сижу в этой жалкой квартире, в губительном для здоровья районе Лондона, и в полном одиночестве разом справляю день, когда я родился, и день, когда меня бросила любимая девушка. Впрочем, именно этот момент (полное одиночество) казался мне радужным проблеском в затянутом тучами грозовом небе моего настоящего. Двадцать пятый день своего рождения я провел с Тамми и Саймоном в «Королевском дубе». Это было ужасно. Пока я, изнемогая под бременем личной трагедии, горько оплакивал ушедшую юность и загубленную жизнь, мои спутники болтали о том, что Рэй и Софи (с которыми они на паях снимали дом) вот уже две недели не покупают туалетную бумагу в общий туалет.

Зазвонил телефон.

Мой мозг отозвался на звонок через долю секунды после того, как он прозвучал, но мое тело не собиралось так быстро реагировать. Расстояние между мной и телефоном, который был погребен под грудой одежды у шкафа, казалось таким огромным, что я даже не предполагал, что сумею его преодолеть. В общем, автоответчик включился раньше, чем я дотуда добрался.

— Привет, вы позвонили мне, — сказал автоответчик с тем невыразительным акцентом, с каким говорят в восточных графствах, — говорите, что вам от меня нужно, после гудка.

Прозвучал упомянутый гудок.

— Привет, Вилл, — сказал голос Кейт, — я просто хотела поболтать. Я, наверное, перезвоню позже.

Я бросил попытки добраться до телефона и лег животом на ковер, неудобно упершись ногами в край кровати. «Стоит ли поднимать трубку? — размышлял я. — Если я отвечу, придется с ней разговаривать. Хоть она мне и нравится, я не уверен, что хочу сегодня общаться с внешним миром. Сегодня — мой день рождения. Сегодня ровно три года, как меня бросили. Сегодня — сегодня. Да, мне нравится Кейт, но мне нужно передохнуть. Я всегда могу ей перезвонить. Да, точно, я перезвоню ей попозже».

Я поднял трубку и извинился.

— Прости, что так вышло.

— А мне уже показалось, тебя нет дома, — сказала Кейт. — Тогда воскресенье было бы испорчено.

— Но мы же не хотим испортить тебе воскресенье? — ответил я и подумал — научусь ли я когда-нибудь сдерживать свое чувство вины? — Как поживаешь?

— Ничего, наверное, — она вздохнула. — После нашего вчерашнего разговора я постирала в прачечной внизу и собиралась сидеть дома, но потом Паула и парочка ее знакомых уговорили меня сходить с ними в город выпить. В конце концов я оказалась в клубе, а потом мы продолжили здесь — взяли четыре бутылки «Мартини» и смотрели вторую половину «Офицера и джентльмена»[89]. Ричард Гир может умчать меня на своем мотоцикле, когда только пожелает.

Я попытался рассмеяться, но получилось что-то среднее между презрительной ухмылкой и кашлем — я уже жалел, что взял трубку. Кейт меня совершенно не радовала, наоборот, вгоняла в невероятную тоску. Надо было слушать свою интуицию. Я не чувствовал особого желания разговаривать, а поскольку такое настроение у меня уже бывало, я понял, что если этот разговор быстро не закончить, то я начну вести себя по-хамски (еще больше, чем обычно), а тогда и до беды недалеко.

— Чем вчера занимался? — спросила Кейт.

— Да ничем особенным, — я облизнул губы и почесал затылок. — Заскочили два приятеля, и мы двинули в Вест Энд, выпить чего-нибудь. В «Бар румба». Знаешь, где это? — Она сказала, что знает. — Хорошо повеселились. Я в результате подцепил одну девицу, Аннабел зовут.

— Я так понимаю, она сейчас не с тобой, — сказала Кейт. — Ну и как она?

Я попробовал уловить хоть какие-нибудь эмоции в голосе, но там не было и намека на ревность.

— А откуда ты знаешь, что ее здесь нет? — спросил я.

— У тебя не такая большая квартира, чтобы ты мог сказать про девушку, с которой только что спал, что это «девица, которую ты подцепил». Разве не так? — ответила Кейт. — Не забывай, что я там жила.

Я рассмеялся.

— Ну да, она рано утром ушла.

Я думал, Кейт положит трубку.

— Я спросила, как она? — повторила Кейт. Не то чтобы агрессивно, но уже близко к этому.

Я ответил на вопрос.

— Честно говоря, не в моем вкусе. Глуповата. Я спросил, кто ей больше нравится из «Старски и Хатч»[90], а она сказала — Хатч, хотя все знают, что Старски был круче, потому что у него машина была лучше, и свитера, да и вообще Хатч — кретин.