Львом Витаутовичем я разговаривал десять минут назад. Точнее, был коллективный сеанс связи: я, Микроб, от гордости за себя раздувшийся до размера вольвокса, и Самат. Да и что я скажу Льву Витаутовичу? Что его люди мышей не ловят и пугают мою беременную жену? Пусть она сама говорит…

А что, если там не его люди?

От мысли об этом внутренности скрутило в узел. Там непонятно какие топтуны, моя девочка одна, а я здесь и не могу ее защитить!

— Чтобы обязательно сказала Тирликасу, поняла меня? — повторил я.

— Да, мой господин! — игриво улыбнулась Рина.

— Я серьезно.

— Скажу, Саш, обязательно скажу, я умная девочка, не переживай.

Я покосился на таймер: отведенные нам десять минут истекли. Так не хотелось расставаться!

— У тебя есть резон не сильно расстраиваться, если мы проиграем. Тогда я могу вернуться уже на следующей неделе.

— Нет уж, я потерплю. Видел бы ты, как люди радуются! Да я и сама радуюсь. Целую тебя!

— И я. Нажми на кнопку, у меня рука не поднимается.

— И у меня, — погрустнела Рина и мы молчали, смотрели друг на друга, пока не истекли последние секунды и связь не прервалась.

Дверь открылась, и на мое место уселся Сэм, чтобы поговорить с родителями. Микробу не с кем было разговаривать, и он завидовал в коридоре, ожидая меня. С журналисткой из Сопота он так и не завел отношения, хотя девушка шла на сближение и не скрывала, что сохнет по Федору.

То ли он правда решил сдержать данное себе обещание и не строить отношений, пока не вернемся домой. То ли просто боялся в очередной раз привязаться и обжечься, как с Лерой, как с его рыжей одесситкой.

Давно заметил, что есть люди, которые по какой-то причине не позволяют себе быть счастливыми. Из тысячи вариантов выбирают того человека, о которого потом будут убиваться. То ли им нужно все время быть в тонусе и страдать, то ли… Не знаю. Есть подозрение, что Микроб из таких.

Его мать наверняка пыталась наладить с ним контакт, но он отвергал ее, мучил, при том, что у самого глаза на мокром месте, когда видит проявление родительской заботы.

«Вы меня не любили и не ценили, но я вон как поднялся и плевал на вас». Хотя на самом деле еще как не плевал, и в этом вся проблема.

Я пообещал себе, что, когда вернусь, отыщу эту женщину и поговорю с ней, выпытаю, правда ли она отреклась от своего сына. Что-то мне подсказывает, что нет, тут другое. Может, они помирятся, семья восстановится, и Микроб расслабится наконец и позволит себе быть счастливым.

Жеребьевка будет завтра. В десять утра мы узнаем, кто будет нашим соперником. Интрига, однако! Мы все хотели Швецию или Ирландию, тогда больше надежды пройти в четвертьфинал. Ну, Уругвай на худой конец. Или итальянцев — реванша для. Лично мне меньше всего хотелось бы играть с англичанами: если продуем (а вероятность велика) — полный провал, это перечеркнет все предыдущие достижения.

Заведенные предвкушением, мы долго сидели в кафе и разбрелись ближе к полуночи. Все равно только после жеребьевки будет ясно, в какой город мы поедем и где будем тренироваться.

После завтрака мы собрались в конференц-зале в момент, когда должны были объявить, кто с кем играет. Валерий Кузьмич включил плазму, переводчик взял микрофон и приготовился. Парни вытянули шеи. Бердыев, шевеля губами, перебирал четки — видимо, вымаливал нам Ирландию.

Объявили первую пару: Ирландия — Италия, 07. 07. 2026, Нью-Йорк. Сидящий рядом со мной Сэм ругнулся — не видать нам Ирландии. И Италии.

И Уругвая со Швецией не видать: седьмого июля в пять вечера они играют друг с другом в Сан-Франциско.

Теперь загудели все, запереглядывались. Я расцепил сплетенные пальцы, стало вроде даже полегче, потому смысл психовать, когда сложность противников одинакова: Англия, Аргентина. С одной разницей: проигрыш Аргентине нам простят, Англии — никогда, мы должны костьми лечь, но выиграть.

Следующей объявили сборную СССР и… Англию. Судный день для нас настанет шестого июля в Сиэтле, в пять вечера. Аргентина с Бельгией в Лос-Анджелесе сойдутся в тот же день, но в девять.

Я посмотрел на Валерия Кузьмича. Его лицо вроде не изменилось, а вот Карпин с Тихоновым сделали такие лица, словно им сказали: «У вас рак. Вам осталось максимум месяц». Бердыев остался невозмутимым, только пальцы, перебиравшие четки, замерли.

Непомнящий опомнился первым, выключил телевизор и осмотрел нас. Прищурился хитро и спросил:

— Ну что, сдаваться будем? Или вспомним им все и покажем кузькину мать?

— Вспомним! — выкрикнул Кокорин, сидящий в первом ряду, встал и повернулся в зал. — Че — зассали? Кто зассал, давайте я на ваше место пойду. Есть желающие?

В нем было столько решимости, что, казалось, он вот-вот начнет рвать на себе футболку.

— И я! — Зачем-то подняв руку, как в школе, Сэм тоже встал. — Я пойду на чье-то место!

Бесхитростный Сэм поверил, что так можно, но желающих с ними меняться не нашлось, и он расстроился, а я расстроился вместе с ним, да и за Кокорина было обидно, он играл виртуозно и поплатился лишь за свой длинный язык, на поле Саня здорово выручил бы. Микроба, вон, выпустили, а этих двоих все никак.

— Такой настрой мне нравится! — улыбнулся Валерий Кузьмич.

Слово взял Бердыев:

— Да, соперник крайне сложный. Но и Бразилия такой была! Мы же смогли!

— Зато с каким скрипом! — проворчал Карпин. — Мы ж чисто на удаче выехали! Улыбнется ли она во второй раз? — Он помотал головой.

— Уволен, — рыкнул на него Тихонов. — Не хватало сырость тут разводить. Справимся. Продержимся. Саня у нас — гений пенальти.

— Да, я спасу, главное, чтобы счет был равным, — сказал я, тоже поднимаясь. — Хоть по нулям!

Английским я владею превосходно, смогу считывать желания пенальтистов. К тому же я уже знаю, что двух с половиной часов достаточно для того, чтобы организм пришел в норму перед ЭЭГ. Осталось нам всего ничего: продержаться.

— Сделаете ничью? — обратился я к залу.

— Накидаем полную корзину! — Дзюба показал «класс».

Снова заговорил Валерий Кузьмич:

— Ну что, товарищи. Вот и наступила определенность. Завтра, пятого июля, утром мы вылетаем в Сиэтл, а уже послезавтра у нас игра. Потому тренировка сегодня, чтобы не утомиться перед ответственным матчем, на месте