У меня мог быть второй шанс.

Но на яхте невозможность получить желаемое прямо сейчас, её дразнящая близость, но недоступность сводили меня с ума. И я снова повел себя как мудак. Играл с ней, проверял ее на прочность, на твердость и силу чувств ко мне. Хотел вывести на эмоции, чтобы увидеть, что я в ней не ошибся.

И я это увидел. Ощутил. На губах. На коже. На языке. И хочу ощутить снова. Снова и снова.

- Ну значит не так всё и плохо. София поймет, качку, если надо, объясним…

- Ты, что ли, объяснишь? - фыркаю. - И не качок он - боец.

- Да пофиг, хоть сумоист. С ним однозначно порешаем. Не сами, так через менеджера.

- Не буду я ничего решать через менеджера. И ты не лезь. Я серьезно, Макс.

- Ладно, - разводит он руки, - сам разбирайся с ка… бойцом. Вот с Алексой чё тебе делать, я не знаю. Тут, бро, я не советчик. Сам бы париться не стал, ты знаешь. Но ты у нас чувак правильный, сочувствующий и всё такое. Решай сам.

Я невесело усмехаюсь, и мы меняем тему. Говорим о бизнесе, о Кристине, о его планах махнуть в Нью-Йорк. Упоминание Нью-Йорка напоминает мне о том, что я так и не позвонил старому другу Сойеру, и я снова обещаю себе сделать это в ближайшее время. Должно было случиться что-то серьезное, чтобы дядя Рассел говорил о сыне сквозь зубы. Того, что он взял при разводе родителей фамилию матери, вряд ли достаточно.

Когда темы заканчиваются, мы просим счет и выходим в глубокую южную ночь. Улочка маленькая, боковая, плохо освещенная, и после пусть неяркого, но света в баре первое время практически ничего не видим. Но буквально напротив крыльца бара вход в другое заведение, откуда раздаются и проходят сквозь нас в землю басы очень громкой музыки.

В клуб входит девушка. Я почти не вижу ее, но по силуэту угадываю - знаю, - что девушка та самая. И, ничего не сказав Максу, черной тенью следую за ней.

На звук своего имени не оборачиваюсь и, никем не остановленный, вхожу в типичный европейский танцевальный клуб. Аскетичная обстановка, минимализм во всем, включая охрану, и одна-единственная девушка гоу-гоу на краю стойки бара, которая и выглядит жалко, и танцует как школьницы на сельской дискотеке. А еще запах дыма плотной мутной пеленой, с узнаваемым горьковато-пряным привкусом от не сигарет. И все это под дикую пляску световых вспышек от дискошара. Стойкое ощущение, что вход в клуб является порталом в девяностые.

Оглядываюсь в поисках Агаты, но не нахожу. Поднимаю голову на вип-зону на втором этаже и иду искать ее там.

Взбираюсь по убийственно крутой лестнице с чисто номинальными перилами - интересно, как много гостей в изрядном подпитии свалились в эти широкие пролеты? Да нет, неинтересно.

Навстречу мне спускаются две девушки, и это проблема - лестница слишком узкая, встречное движение невозможно. Но отступать не собираюсь. Останавливаюсь и, развернувшись, прижимаюсь к перилам, крепко ухватившись за металлический прут, который тут вместо поручня, намереваясь пропустить их.

Увидев меня, обе сразу включают режим секси-леди и, несмотря на то, что я не улыбаюсь и никак их не поощряю, разом помутнев взглядами, прилипают ко мне с двух сторон. Многообещающе трутся о мои ноги, суют руки в ворот рубашки и между пуговицами, и на чудовищном английском зовут за свой столик наверху. И пока одна зазывно улыбается, вторая шепчет в ухо, предлагая исполнение всех моих желаний. Что вряд ли.

Едва сдерживая брезгливую гримасу, не грубо, но категорично отстраняю обеих и хочу продолжить подъем, но краем глаза цепляю светлую макушку в самом центре танцпола. Делаю шаг вниз и так и замираю, будто пригвожденный к полу, глядя на сольный танец Агаты. Ловлю каждое движение ее рук, каждый наклон головы, малейший изгиб знакомого до последней родинки тела. Неторопливая, вязкая музыка чуть ускоряется, и вместе с ней резче и свободнее движется моя девочка. Она будто отпускает себя в этом танце, сбрасывает напряжение. Я любуюсь ею.

Тычок в спину грубо отрывает меня от чертовски возбуждающего зрелища. Немного дезориентированный, я шагаю на ступеньку ниже, но вижу впереди препятствие в виде большой компании очень веселых крепких мужиков, по виду финнов. Эти парни умеют отдыхать не хуже русских, и мои шансы просочиться мимо них менее чем ничтожны.

Недолго думая, я перемахиваю через перила как паркурщик-любитель. Приземляюсь удачно, под лестницу, где, на мою удачу, никого нет. Успешно маневрирую между разрозненными группами праздно пьющих людей и вторгаюсь в мешанину из разгоряченных тел, трамбующих танцпол.

Протискиваюсь к Агате и забираю из ее рук стакан с недопитой жидкостью - сегодня ей уже явно хватит. Она не возражает, я даже не уверен, что она заметила исчезновение напитка. Глаза не открывает ни сразу, ни потом, что позволяет мне беспрепятственно прижаться к ней и слиться в единое целое в её безумном танце.

Я веду себя почти как те девицы, что зажали меня на лестнице, и радуюсь тому, что Агата меня не видит, потому что не уверен, что, знай она, кто навязался ей в партнеры, позволила бы мне такие вольности, а не послала грубо и жестко. И заслуженно.

Но пока меня никто и ничто не останавливает, я наслаждаюсь моментом. Нежданным подарком Вселенной.

Её влажные то ли от жары, то ли от выпитого губы так близко, так маняще приоткрыты, что я не отказываю себе в желании коснуться их. Она не отталкивает меня, и я утопаю в поцелуе, пока она вдруг не замирает и не открывает глаза.

Вот ты и попался, Марсель…

Открыв глаза, я упираюсь взглядом в такие знакомые прищуренно-дерзкие, сейчас затуманенные то ли дымом, то ли страстью глаза цвета жидкого кислорода.

Это он. Боже, это Он!

Как я могла не узнать его? Не почувствовать? Не учуять, в конце концов, его, только его, запах?! Хотя последнее как раз немудрено - воздух напитан такой адской мешаниной разнообразных запахов и газов, что сейчас я не учуяла бы и поднесенный к носу нашатырь. Я бы не почувствовала его, даже если бы меня в него макнули носом.

Долго, очень долго мы стоим, не двигаясь, и испепеляя друг друга жгучими взглядами. Ни слова, ни действия, ни жеста. У меня и ни одной мысли.

Мы даже не моргаем, пока я, словно очнувшись вдруг, не бью его с размаху по лицу.

Удар получился очень сильным, я вложила в него всю свою обиду, и рука гудит от ноющей боли, но голова Марселя лишь слегка дергается в сторону, и он тут же возвращает лицо на прежнее место - напротив моего. Его чуть припухшие от продолжительного поцелуя губы даже не искажает усмешка. Вряд ли он ждал удара, но точно не удивлен.

- Что ты о себе возомнил?! - цежу сквозь зубы, не сдерживая клокочущей внутри ярости.

Я не собиралась возвращать ему его же слова, они сорвались с губ против моей воли.

- Думаешь, стоит тебе только захотеть, и ты можешь в любое время безнаказанно вторгаться в мое личное пространство и удовлетворять свою жажду поцелуев?!