Евреи, как известно, не свыклись с римским владычеством. После разрушения Храма в 70 году н. э. началась эпоха рассеяния. Германцы раннего Средневековья унаследовали на землях Апеннинского и Пиренейского полуостровов, в Германии и Галлии довольно крупные еврейские общины. Вестготские короли пытались обращать их столь ретиво, что те не преминули поддержать войска Тарика ибн-Зийяда, пришедшие в Испанию в 711 году. В других странах, напротив, относительная терпимость надолго стала нормой. При Каролингах делами иудеев ведал особый магистр, а еврейская литературная традиция сохранила о Карле Великом довольно приятные воспоминания. Мрачным началом затянувшегося на века конфликта стал 1096 год. Первый Крестовый поход имел одним из побочных и плохо контролируемых последствий многочисленные погромы в нескольких крупных городах Запада. Их виновники – разного рода банды, возникавшие параллельно с крестоносным движением. Даже если реальный масштаб бедствий оценить невозможно, очевидно, что отношение евреев к чужому религиозно, но все же географически привычному окружению, к обжитой земле, изменилось. За погромами последовали обвинения в ритуальном убийстве христианских младенцев. В 1171 году в Блуа, в долине Луары, несмотря на то что труп так и не нашли, общину сожгли. Исключение привычных, но «нечестивых» соседей набирало обороты и закрепилось в 1215 году в четырех специальных решениях Четвертого Латеранского собора. Голосами соборных отцов западнохристианский мир закрепил за иудеями и отличительные знаки на одежде, и собственное неприятие ростовщичества, лицемерное, ибо непоследовательное. Но важно понимать, что такое законодательное отмежевание иудеев было частью целенаправленной политики на самоопределение, догматическое замыкание христианства от любых влияний извне и, конечно, искоренение внутреннего врага – христианских ересей.

Государи пошли по пути ущемления прав и публичного унижения, в том числе интеллектуально-религиозного. Следуя предложению папы Григория IX Людовик IX в Париже в 1240 году устроил процесс над Талмудом, после чего многие еврейские книги были публично сожжены. Его сын Филипп III выселил евреев из маленьких городов, что было очень суровой мерой, учитывая особенности их расселения. Его начинание завершил Филипп IV, изгнав с насиженных мест тысячи семей Прованса, одну из самых развитых в культурном плане диаспор. Английские короли в том же тринадцатом столетии налоговым гнетом поставили точку на экономическом благополучии общины, в XII веке чувствовавшей себя довольно спокойно. Само собой власть прибирала к рукам накопленные «неправедным» образом богатства. Черная смерть, естественно, одинаково косившая всех, подлила масла в огонь, потому что козлами отпущения оказались иудеи, и к концу XIV века от французского еврейства не осталось фактически ничего. Испания, привычная к разным формам сосуществования трех авраамических религий, как бы запаздывала лет на сто, но и здесь Католические короли, Фердинанд и Изабелла, в один год завершили изгнание мусульман, отправили за океан экспедицию Колумба и изгнали всех иудеев из всех подвластных им земель, включая арагонскую Сицилию. 1492 год стал не символическим, а вполне реальным концом средневекового еврейства в рамках христианского окружения.

Повсеместное присутствие евреев на Западе в XII–XV веках – факт, зафиксированный множеством свидетельств. То, что тексты зачастую говорят об отдельных семьях, а не о крупных организованных анклавах, говорит о том, что жить бок о бок с ними христианское большинство умело, причем столетиями. Гетто как форма изоляции в черте города возникло в Новое время, хотя «еврейская улица» – явление типичное. Сами власти одной рукой гнали, другой – удерживали и оказывали специфическое «высокое покровительство». Вполне понятным в устах монарха или даже папы звучало словосочетание «наши иудеи». Таковыми могли быть как отдельные допущенные ко двору знатоки, скажем, врачевания или переводчики, так и целые группы. В этом парадоксе срабатывала, видимо, какая-то риторика власти, претендовавшей на то, что она, власть, в милосердии своем готова осчастливить своим миром и правосудием даже неверных. Неверные, естественно, подчинялись феодальным порядкам и беспорядкам, становились людьми сеньора, на что указывало притяжательное местоимение. Ценой была относительная утрата свободы, некогда гарантированная иудеям римским правом, как минимум неравенство, личное подчинение гою.

Вместе с тем в мирное время общины налаживали вполне достойные нормы жизни, самоуправление демократического характера, контакты с единоверцами других стран и с местными христианскими властями. При синагогах процветала интеллектуальная жизнь, и по уровню образования, конечно, христиане даже близко не могли сравниться с иудеями, воспитывавшимися на чтении священных или почитаемых текстов. Северные общины очень многое сделали для религиозных знаний, экзегезы Торы и Талмуда, южные (Испания и Италия) – для философии и светских наук. Понтифики, начиная с Григория Великого, не раз подтверждали законность иудейского культа по соседству с христианским, хотя и запрещали иудеям выходить на улицу во время Страстной седмицы. В подобной двойственности опять же проявлялось в целом специфическое отношение христиан к иудеям, с которым антисемитизм Нового и Новейшего времени связан лишь частично. Израиль – прародина всех христиан, потому что Иисус – Сын Давидов. Священный текст иудеев священен и для христиан. Но иудеи не только предали Иисуса смерти, но и упорно не хотят признавать в нем Спасителя. Поэтому истинный Израиль, для христиан, истинный богоизбранный народ, – именно они сами, христиане. В христианской иконографии эта уверенность отразилась, например, в том, что на порталах соборов и в сценах Распятия стали изображать Церковь с евхаристической чашей в руках и победной короной на голове, а ослепшую Синагогу – с повязкой на глазах, опущенной головой и сломанным копьем, которым она убила Христа (илл. 47). Из такого настроя могли следовать как бескомпромиссная ненависть, так и миссионерская надежда на то, что иудеи до Страшного суда таки успеют обратиться. Те, кто, оставаясь верными христианами, способны были к диалогу, учили еврейский язык и вели дискуссии о Священном Писании с раввинами. Некоторые иудеи, получив крещение, обретали новую славу в латинской, христианской культуре: таков Петр Альфонси в начале XII века. Некто Герман, называвший себя «бывшим иудеем» и живший в том же столетии, рассказал о своем обращении в замечательной автобиографии, жанре тогда еще очень редком. Само его обращение и стало поводом поговорить о себе. В начале XIV века знаменитый каталонский проповедник и философ Раймунд Луллий даже предлагал основать кафедру для изучения еврейского языка. Его современник Николай Лирский ввел многочисленные мнения еврейских экзегетов в свою «Постиллу», ставшую на века стандартным христианским комментарием к Библии. Это значит, что при всей непримиримости религиозных позиций диалог все же был возможен.

* * *

Помимо богословских обстоятельств этой тысячелетней истории отношений между христианами и иудеями, следует обратить внимание на еще одно: между ними не могло быть официальной войны. Вспышки насилия, погромы, антиеврейский фольклор, несправедливые и не объяснимые никакой политикой изгнания – да. Но войны быть не могло. Средневековый еврей – не воин. Совсем другое – мир ислама. Отношения раннесредневекового христианства с исламом начались с войны и войной же закончились. Если в начале этой истории половина христианского Средиземноморья была завоевана арабами и теми, кто пошел на союз с ними, то в XV веке, когда все арабские государства ослабли, эстафету взяли на себя турки-османы. Между тем эта вековая вражда, во многом неискоренимая по сей день, вовсе не была пограничным фактором, но многое определила в истории самой европейской христианской цивилизации.