Недоуменно смотрю, как моя рука жадно поглаживает шелковую блузку, и внезапно осознаю, что делаю это не по своей воле.

Это Дарби.

С криком отдергиваю руку, захлопываю шкаф.

Чувствую его вожделение. Еще чуть-чуть – и он заставит меня упасть на колени, зарыться в ее вещи, вдохнуть ее запах. Этот зверь на секунду овладевает мной.

Утираю испарину со лба, перевожу дух, приходя в себя, и продолжаю поиски.

Сосредотачиваюсь на своих мыслях, не оставляю ни щелки, куда мог бы просочиться Дарби. Поиски безуспешны. Обнаруживаю только старый альбом с памятками о прошлом Эвелины: письма от Майкла, детские фотографии, стихи и юношеские заметки. Все это создает образ одинокой девушки, которая любит брата и очень по нему скучает.

Закрываю альбом, запихиваю его на прежнее место, под кровать, и тихонько выхожу из комнаты, уволакивая с собой сопротивляющегося Дарби.

30

Сижу в кресле в темном углу вестибюля, откуда хорошо видна дверь в спальню Эвелины. Ужин уже начался, но через три часа Эвелина погибнет, и я намерен следить за каждым ее шагом, до самого пруда.

Такое терпение Дарби несвойственно. Однако же я замечаю, что он любит курить, и, как ни странно, мне это помогает, потому что табачный дым туманит сознание и заглушает гаденькие мысли Дарби. Такое вот неожиданное, но приятное преимущество унаследованной привычки.

– Все готовы, назначайте время. – Каннингем возникает из тумана, приседает на корточки у моего кресла. На лице камердинера играет довольная улыбка, которую я объяснить не могу.

– Кто готов? – спрашиваю я.

Улыбка сменяется смущением. Он поспешно встает:

– Простите, мистер Дарби, я думал, что это кто-то другой.

– А я и есть кто-то другой, Каннингем. Это я, Айден. Но все равно не понимаю, о чем вы.

– Вы велели собрать всех вместе.

– Ничего подобного.

Судя по всему, мы недоумеваем с одинаковой силой, потому что лицо Каннингема морщится так же, как мой мозг.

– Прошу прощения, но он сказал, что вы все поймете, – говорит Каннингем.

– Кто сказал?

В вестибюле раздается какой-то шум; я поворачиваюсь и вижу, как по мраморному полу бежит рыдающая Эвелина, закрывая лицо руками.

– Вот, возьмите, мне пора. – Каннингем вручает мне листок бумаги, на котором написано «Все они».

– Погодите! Что все это значит? – запоздало кричу я ему.

Он скрывается из виду.

Я бы бросился за ним, но следом за Эвелиной в вестибюль вбегает Майкл. Вот ради этого я сюда и пришел. Сейчас происходит то, что превратит Эвелину из доброй и храброй женщины, которую встретил Белл, в надменную наследницу, одержимую манией самоубийства, которая застрелится у пруда.

– Эвелина, куда ты?! Не уходи! Лучше скажи, что я должен сделать. – Майкл хватает ее за локоть.

Она мотает головой, слезы сверкают в пламени свечей, как бриллианты в ее диадеме.

– Я… – всхлипывает она. – Мне надо…

Она снова мотает головой, вырывается, пробегает мимо меня в спальню. Лихорадочно вставляет ключ в замок, проскальзывает внутрь, захлопывает дверь. Майкл расстроенно смотрит ей вслед, берет бокал портвейна с подноса, который Мадлен несет в обеденный зал.

Майкл одним глотком опустошает бокал. На щеках вспыхивает румянец.

Он забирает поднос у камеристки.

– Я сам с этим разберусь. – Он указывает на спальню Эвелины и велит: – А вы ступайте к своей госпоже.

Секунду спустя он уже сожалеет о своем благородном поступке, потому что не знает, что делать с тридцатью бокалами хереса, портвейна и бренди.

Мадлен стучит в дверь спальни, умоляет Эвелину впустить ее, расстраивается все больше и больше. Наконец она возвращается в вестибюль, где Майкл все еще не знает, куда бы пристроить поднос.

– Увы, мадемуазель очень… – Мадлен огорченно разводит руками.

– Ничего страшного, – устало вздыхает Майкл. – Сегодня очень трудный день. Сейчас лучше оставить ее в покое, она сама вас позовет.

Мадлен мешкает, неуверенно глядит на дверь Эвелины, но потом все-таки уходит по черной лестнице на кухню.

Майкл, все еще держа поднос, озирается и замечает меня.

– Я похож на полного дурака, – говорит он, краснея.

– Нет, на неумелого официанта. Что, ужин не удался?

– Это все из-за Рейвенкорта, – объясняет он, опуская поднос на подлокотники кресла. – У вас сигареты не найдется?

Выныриваю из тумана, вручаю ему сигарету, даю прикурить.

– А обязательно отдавать ее замуж за Рейвенкорта?

– Мы на грани полного разорения, дружище. – Он делает глубокую затяжку. – Отец скупил все истощенные месторождения и все неплодородные плантации в империи. Через пару лет у нас не останется ни пенса.

– Но ведь Эвелина не в ладах с родителями. Почему же она согласилась на этот брак?

– Из-за меня, – признается он. – Родители пригрозили лишить меня наследства, если она откажется. Мне, конечно, льстит ее самоотверженность, но совесть все-таки мучает.

– Неужели другого выхода нет?

– Отец выжал все, что мог, из тех банкиров, которые готовы ссужать деньги титулованным особам. А без финансовой поддержки Рейвенкорта мы… если честно, не знаю, что именно произойдет, но мы обнищаем, и нам придется худо.

– Как и большинству людей в стесненных обстоятельствах.

– Ну, у них есть опыт… – Он стряхивает пепел на пол. – А почему у вас голова забинтована?

Я смущенно притрагиваюсь к повязке, о которой совсем забыл:

– Да так, это я неудачно пообщался с Тедом Стэнуином. Услышал, как он отчитывает Эвелину из-за какой-то особы по имени Фелисити Мэддокс, и решил вмешаться.

– Фелисити? – переспрашивает он.

– Вы с ней знакомы?

Он глубоко затягивается сигаретой, медленно выдыхает струйку дыма.

– Это давняя подруга моей сестры. С чего бы это они ее вспомнили? Эвелина с ней уже много лет не виделась.

– Она здесь, в Блэкхите. Оставила для Эвелины записку у колодца.

– Вы уверены, что это она? Ее сюда никто не приглашал, и Эвелина мне ничего не говорила.

Из-за дверей появляется доктор Дикки, подходит ко мне, кладет руку на плечо и шепчет мне на ухо:

– Пойдемте со мной. С вашей матушкой беда…

Очевидно, случилось нечто ужасное, что заставило доктора забыть и о нашей недавней размолвке, и о неприязни ко мне.

Извиняюсь перед Майклом, спешу вслед за доктором Дикки. С каждым шагом меня охватывает ужас. Наконец доктор вталкивает меня в ее спальню.