— Конечно, знает, — рычу я и готов уже оторвать башку этой мрази. — Его баба работает на меня. Поэтому была в курсе ситуации. Знала, кого на бабки разводит и по какому поводу. Так, пацаны… — неожиданно решаю я, — а ну-ка, обыщите всю хату.

— Я сам отдам, — насупленно заявляет брательник жены, да еще смотрит исподлобья.

«Вот же хорек», — стискиваю я кулаки, боясь не совладать с собой и треснуть изо со всей дури. И изумленно смотрю на парочку проходимцев, достающих из всех углов какие-то цацки. Ордена, царские монеты, сертификаты Сбера на предъявителя и безвкусные золотые сережки с рубинами.

– А бабушка думала, что потеряла, — всхлипывает Майя, беря в руки ордена. Это же ее отца…

— Она такая же дура была, как и ты. Я еще давно стибрил связку ключей, — явно куражится парень. — И заходил по необходимости. Все же наверху лежало!

— Подлая тварь, — теряет терпение Майка и заносит кулак для удара.

— Подожди, любимая, — останавливаю ее я. — Побереги ручки. Да и мой кулак объяснит получше, — рыкаю я, от всей души давая в нос новому родственнику. — Больше бить не буду, не бойся, — хмыкаю раздраженно. — Добро пожаловать в семью, крысеныш…

По дороге домой я бережно обнимаю жену за плечи, будто боюсь, что она разобьется от горя.

Тонкие пальчики теребят лежащий на коленях пакет с приданым, а сама Майка прижимается как ребенок ко мне.

— Как ты поняла, что брошка у Олеси? — спрашиваю я, целуя жену в висок.

— Никак, — устало пожимает плечами она. — Когда проезжали мимо просто ее почувствовала.

— Олесю?

— Да нет же, брошку, — фыркает жена и я получаю легкий тычок в ребра.

— Если вдуматься, — шепчет она, — благодаря Славке мы и познакомились. Только никак не пойму, кто им с Олесей выдал мою новую карту.

— Рядом с салоном Сбербанк, милая. Наверняка твоя родственница с кем-то там подружилась. Именно основываясь на данных банка, мы решили, что это ты. Красивая схема. Без тебя мы бы не смогли вычислить эту парочку. Да я бы много чего не смог бы сделать без тебя, чижик, — неожиданно признаюсь я и тянусь к жене за поцелуем. — Жить не смог бы, любить… Как же здорово, Майка, что ты вернулась в Россию и сразу пришла ко мне. Наверное, я влюбился с первого взгляда…

Жена поднимает на меня изумленное лицо.

— Да ну? — выдыхает удивленно.

— Ну конечно, — улыбаюсь счастливо. — У меня обычно нет привычки таскать на себе полудохлых девиц и платить за их лечение. Селить в своем доме и жениться при первом же удобном случае. Я просто втрескался в тебя, чижик, и только сейчас это понял.

— А я влюбилась в тебя еще в третьем классе, — неожиданно признается жена. — Ты собирал волосы в хвост и дрался по каждому поводу. А я боялась тебя, даже поджилки тряслись, но все равно ходила к старшим классам на тебя посмотреть.

— Я помню тебя по школе. Твои огромные белые банты… Люк звал тебя моей невестой. Накаркал!

— Предвидел, — шепчет Майка и тянется ко мне с поцелуем.

Майя

Зимним вечером я осторожно веду свой «Порш Кайен» по ярко совещенному проспекту. Зимний город, припорошенный снегом, будто сошел с картинки и похож на зимнюю сказку. Рассеянно гляжу на новогодние гирлянды, свисающие с деревьев. Их скоро снимут, а жаль. Поворачиваю на перекрестке и специально отвожу глаза в сторону. На бывшем участке Канской теперь разбит небольшой сквер. Аура места постепенно становится светлой, но я до сих пор не могу без содрогания проезжать мимо.

История тогда вышла громкой. Четверых жителей Мурманска искали все эти годы. У каждого остались семья и дети. Естественно, что Родион даже помыслить не мог о стройке. Да и что можно возвести на месте временного кладбища? Останки похороненных заживо людей — это установила экспертиза — забрали родственники. Но воспоминания о гиблом месте надолго укоренилось в нашей памяти. И когда Веприцкий сделал широкий жест. Сравняв все бульдозером, разбил сквер, я не возражала. С годами страшная история забудется, на аллеях вырастут деревья, посаженные сотрудниками «Пантеры». Это конечно, не Централ-парк в Нью-Йорке, но мой муж хоть не морщится раздраженно, когда речь заходит об участке на Скобелевской. Пройдет время, и наши дети смогут им распорядиться. А пока еще живы воспоминания.

И мне иногда снится сон, что я бегу к Родиону на помощь не успеваю. Слышу выстрел и просыпаюсь от собственного крика. Но каждый раз оказываюсь прижатой к крепкой мускулистой груди.

— Спокойно, чижик, — шепчет муж. — Я рядом.

* * *

Я подъезжаю к клубу и нервничаю. Знаю, что опаздываю, но поделать ничего не могу. Родька, наверное, злится, но пока не звонит. А вот это уже странно! Лихо выруливаю на парковку. Ставлю машину около служебного входа. Достаю из сумки айфон. И аж замираю от ужаса — двадцать пропущенных вызовов за полчаса. Двадцать! Вот только кто поставил мой телефон на беззвучный режим?

Вопрос риторический. Сразу перед глазами встают шустрые пальчики младшей дочери. Сотовый снова звенит, как припадочный. И не успеваю я сказать хоть слово, как мой нежный супруг гаркает в трубку:

— Майя, ты где, твою мать?

— Паркуюсь. Через минуту буду, — кротко отвечаю, но прекрасно понимаю, что номер не пройдет.

— А трубку почему не брала? — не унимается любимый. — Я уже хотел ментов на уши поднимать. Мои тоже стоят наизготовку.

— А кто разрешает Альбине Родионовне играть с телефонами, а? — нарочито строго бурчу я. — Твоя дочь мне звук и отключила…

— А что в это время делала твоя? — довольно ржет муж. — Ладно, — бросает весело, — иду тебя встречать, чижик. А то сегодня скользко… Ты же, небось, каблуки напялила.

— И платье с разрезом, — подначиваю.

— Сиди в машине, Майя, — строго велит Родион. — Я уже иду за вами…

— Хорошо, Родичка, — соглашаюсь и, ощутив толчок маленькой пяточки, кладу ладонь на живот. — А вот и папа, Богдан, — шепчу еще не родившемуся сыну и довольно смотрю на выскочившего на крыльцо Веприцкого.

«Три года прошло, — проносится шальная мысль. — Три года, почти день в день!»

Я вспоминаю, что вот так же вечером приехала в клуб и потребовала встречи с самим Вепрем. Мне сначала отказали, а потом, когда я, расстроенная, уже побрела по дорожке прочь от «Пантеры», меня окликнули, проводили к шефу. Даже сейчас, спустя столько времени, я чувствую то свое состояние, когда трясутся поджилки и язык заплетается от страха.

— Прошу, мадам, — муж открывает дверцу машины — его подарок на рождение дочери. Протягивает мне здоровую лапищу и, помогая выбраться, беззастенчиво лапает.

— Кругом камеры, Родичка, — шепчу я, слабо отбиваясь.

— Моя жена, мои камеры, — довольно тянет Веприцкий. — Что тебя смущает, чижик?