Он с нетерпением ждал возвращения домой, чтобы рассказать все любимому отцу, такому молчаливому и скрытному, но при этом отдавшему бы все на свете ради того, чтобы мечты сына наконец исполнились.

Несколько дней у Амоса не было никакой информации о результатах проб, и он делал над собой невероятные усилия, чтобы сохранять спокойствие и ясность мысли. Он заставлял себя не ждать ничего особенного. На самом деле с каждым днем его все больше охватывала тревога. Неужели и сейчас никто не обратит на него внимания?

Но в один прекрасный день, приняв душ и надевая теплый халат, Амос вдруг подскочил на месте, услышав телефонный звонок. Он прислушался, и до него долетел голос его любимой старенькой бабушки, которая говорила: «Сейчас позову, подождите минутку, пожалуйста!» Она громко окликнула его, и он ринулся к телефону. В трубке зазвучал незнакомый мужской голос с ярко выраженным говором жителя Болоньи. «Это Микеле», – представился он любезным тоном, без прочих уточнений. Собственно, в этом не было никакой необходимости: в последние дни Амос неоднократно слышал о нем и сразу узнал знаменитого Микеле Торпедине, менеджера многих артистов, в том числе и Дзуккеро. Затем с непонятной в тот момент для Амоса строгостью голос на том конце провода поинтересовался: «Мне нужно знать, действительно ли ты абсолютно свободен от любого рода контрактов?» Амос поспешно ответил, что да, свободен. «В таком случае, – продолжал его собеседник, – рекомендую тебе не подписывать никаких соглашений до моего возвращения и до нашей встречи. Вполне вероятно, что скоро на небосклоне засияет твоя счастливая звезда!»

Амосу не терпелось выяснить подробности, и он то и дело пытался перебить этого симпатичного незнакомца, который рассказывал ему о своей любимой Филадельфии, что по ту сторону океана, но кажется такой близкой. Не давая Амосу сказать ни слова, он поведал в свойственной ему торопливой манере, порой делавшей его речь совершенно непонятной, о своей недавней встрече с самым известным тенором наших дней – маэстро Паваротти, который для Амоса, так же как и для всех остальных поклонников оперы, был живой легендой. Оказывается, маэстро с интересом прослушал запись молодого тенора из Тосканы и весьма благосклонно отозвался о его голосе; как рассказал Микеле, он даже не поверил, что речь идет об обыкновенном, никому не известном музыканте из провинциального пиано-бара. Паваротти даже рассердился, сочтя, что Микеле подшучивает над ним, будто он не в состоянии отличить профессиональный тенор от обычного голоса… Микеле рассказывал и другие вещи, но Амос не слышал его. В конце разговора он распрощался и тепло поблагодарил собеседника, а потом, с выскакивающим из груди сердцем, кинулся к родителям, чтобы рассказать им эту прекрасную новость.

Он быстро спустился вниз и обнаружил, что его мать в саду, преспокойно занимается домашними делами вместе с Эленой. Он торопливо изложил все, задыхаясь от безудержного счастья; а потом, чтобы разделить свою радость с Эленой, сказал ей: «И раз все так, то можешь назначать дату нашей свадьбы!»

После этих слов обе женщины, до того слушавшие его с почти рассеянным видом, не прерывая работы, вдруг замерли, а затем одновременно бросились к нему, охваченные каждая своими эмоциями. Мама забросала его вопросами о телефонном разговоре с Микеле, этим «серым кардиналом», о котором столько говорили в последние дни в семье Барди и от которого теперь зависело все музыкальное будущее Амоса. Элена же с задумчивым видом слушала их, а потом деликатно перевела разговор на другую тему, робко спросив у Амоса, какое время года он считает наиболее подходящим для их бракосочетания.

Амос высказался неопределенно. Он казался себе всадником, отпустившим поводья, чтобы его конь мог почувствовать всю свободу, всю природную легкость, прежде чем взять очередное препятствие. Он знал об опасностях такого решения – только вот сейчас он ощущал себя неуверенным наездником, который не в силах подстегнуть свою лошадку пятками, голосом, может быть, даже мысленно…

Но хороший конь, знающий свое дело, не боится препятствий; так и Элена уже в этот вечер преодолела невольное сопротивление Амоса, и вместе они назначили дату своей свадьбы на 27 июня следующего года.

Следующие месяцы прошли в лихорадочных приготовлениях к свадьбе и ремонте старого деревенского дома Барди, где должны были поселиться молодожены. При этом Амос много времени отдавал занятиям вокалом, игре на фортепиано и абсолютно безуспешным попыткам встретиться с Микеле, чтобы подписать с ним договор, который бы положил начало его музыкальной карьере.

Но добраться до Микеле было предприятием поистине невозможным: тот, словно угорь, ускользал всякий раз, когда Амосу уже казалось, что он поймал его. Если он пытался найти его в офисе, секретарши отвечали, что его нет или что он на совещании; если он осмеливался – что было гораздо реже – набрать личный номер и тот все-таки брал трубку, то их неизменно разъединяли либо Микеле говорил, что занят, и обещал перезвонить через пять минут; в этом случае Амос в тревоге ждал его звонка весь день, а не дождавшись, расстроенный и униженный, начинал придумывать для Микеле оправдания, найти которые было нелегко, поскольку он не слишком хорошо знал правила, царящие среди менеджеров в мире шоу-бизнеса.

Это были сложные времена для Амоса, но, по крайней мере, у него была конкретная цель, к которой он шел.

Между тем день свадьбы неумолимо приближался, и Амос все больше беспокоился о том, как будет содержать семью; эти мысли не давали ему покоя.

Он принял предложение дать концерт, организованный специально для него в маленьком, но прелестном театре неподалеку от его родных мест. Карло согласился аккомпанировать на фортепиано. Для Амоса это был первый оперный концерт: он понимал, что рискует, да и его учитель активно высказывался против, но для него настал момент считаться лишь с самим собой, чтобы наконец придать смысл своему существованию.

Оказавшись в гримерке, он впервые почувствовал, как его охватила паника. Ему хотелось сбежать, притвориться больным или заболеть на самом деле, лишь бы уклониться от выполнения своего долга. Но все уже было готово к его выходу на сцену, зал маленького театра был переполнен – его буквально атаковали местные любители музыки, которые съехались из близлежащих городков, чтобы послушать настоящий тенор – такой редкий в наши времена голос. Так что Амосу пришлось собраться с духом и предстать перед зрителями.

Он пел, а точнее, кричал, используя до последней капли всю мощь своего голоса, и к концу концерта почти потерял его. Волею Божьей он дотянул до последней арии, и наконец пытка закончилась.

Он вернулся в гримерную и присел отдохнуть, не ведая, что произойдет в следующие мгновения: его ждала пренеприятнейшая вещь, к которой, как он понял, ему придется привыкать. В дверь постучали. Карло, который был с ним, пошел открывать, и в одну секунду маленькая комната заполнилась людьми. Одни молча пожимали ему руку и выходили, другие пытались поговорить с Амосом о том о сем. Какой-то невысокий мрачный тип средних лет подошел к нему и спросил: «Ну, и каково твое мнение о своем выступлении?»