Элена не заставила себя ждать: ровно в пять она была перед входом в церковь. Амос вышел навстречу, взял ее под руку, и влюбленные, столь близкие к исполнению своей общей мечты, с сияющими от счастья лицами, под «Свадебный марш» Мендельсона переступили порог церкви и двинулись к алтарю, сопровождаемые радостными родственниками и друзьями.

«Я, Элена, беру тебя, Амоса, в мужья и обещаю быть верной тебе всегда, в радости и печали, в здравии и болезни…» Амос услышал эти слова, слетевшие с уст Элены, и задрожал; улыбка замерла на его губах. Странная мысль внезапно промелькнула в его голове: интересно, понимает ли его невеста всю важность этого обещания, которое буквально через несколько секунд и ему предстояло произнести вслух?! Почему вообще так необходима эта торжественная клятва, которую так сложно соблюдать?

Но ее голос, такой уверенный и звонкий, разве что немного взволнованный, который пространство церкви делало еще более глубоким и серьезным, – этот голос, знакомый и родной, продолжал: «… и любить и уважать тебя до конца дней своих!»

Амос попытался изгнать из головы несвоевременные мысли и, чтобы облегчить себе эту задачу, сосредоточился на звучании собственного голоса, стараясь, чтобы его тон не был слишком банальным или притворным. Так, серьезно, но несколько отстраненно, без всякого пафоса и даже чуть поспешно, произнес свою клятву и он. Закончив фразу, он ощутил легкое головокружение и внезапный ступор; но потом Адриано сжал ему руку, Элена заулыбалась, и он вновь обрел покой. На выходе из церкви молодоженов поджидала толпа из местных жителей, среди которых были и знакомые, и просто зеваки, пришедшие поглазеть на свадьбу, – так что им понадобилось еще какое-то время, чтобы добраться до машины.

Как Амос всегда хотел, празднование состоялось в большом родительском доме, в котором прошло его детство и который он очень любил. Все родственники и друзья собрались там, и каждый по-своему старался, чтобы все прошло хорошо: Верано, кондитер и старый друг Амоса, испек по торжественному случаю восхитительный многоэтажный торт на основе безе, столь любимого женихом, а Лука и Джорджио устроили самое настоящее пиротехническое шоу, пока домашние вместе с соседями накрывали столы.

Праздник продлился допоздна. Попрощавшись с последними гостями, молодожены наконец вошли в свой дом, где решили провести первую брачную ночь. Элена была счастлива и, входя в свою новую комнату, настолько растрогана, что даже не могла подобрать правильные слова, чтобы описать собственную радость, и сказала лишь: «Все – как я мечтала!»

На следующий день они отправились в короткое свадебное путешествие: круиз по Средиземному морю, с остановками в Испании и Тунисе, с последующим возвращением через Палермо и Неаполь и высадкой в Генуе, откуда и начиналась эта поездка. Путешествие было чрезвычайно интересным и волнующим для обоих, ведь ни он, ни она ни разу не плавали на круизном лайнере; кроме того, Амосу очень нравилось открытое море, его бездонность и тайны бесконечного водного пространства, где фантазия летит легко, словно чайка, теряясь в волнах… Ночью он выходил на небольшой балкончик каюты, опирался локтями о борт и стоял так часами, погруженный в размышления. Он полной грудью вдыхал чистый морской воздух, который пьянил его и ввергал в состояние, близкое к трансу.

Когда они причаливали к суше, Амос первым делом отправлялся на поиски телефона, чтобы узнать у родителей, есть ли новости от Микеле, пообещавшего во что бы то ни стало взять его в турне с Дзуккеро. Теперь он мечтал лишь об этом, и только это было его единственным пока не исполнившимся желанием. Но когда он позвонил из Неаполя в надежде получить хорошие новости, знакомый голос одной из секретарш Микеле сообщил, что на данный момент все приостановлено. Дзуккеро решил ограничиться презентацией видеоклипа, снятого на их с Паваротти дуэтную композицию, а не выступать вживую. Девушка попросила Амоса больше не звонить, сказав, что, если будут какие-то новости, она позаботится о том, чтобы сообщить их ему.

Амос почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и погрузился в мрачное молчание, до слез расстроившее Элену, которая не в силах была утешить мужа. Ни к чему не привели и поддержка и оптимизм отца и тестя, приехавших в Геную, чтобы проводить молодоженов до их прекрасного деревенского дома. Все было бесполезно: даже в родных стенах, среди друзей, Амос продолжал оставаться задумчивым и унылым.

Элена уезжала на работу рано утром и возвращалась лишь к ужину. Он оставался в полном одиночестве и иногда даже не ел, играя на фортепиано, занимаясь вокалом и проводя время с Этторе, который каждый день навещал его, чтобы почитать что-нибудь вместе. Этторе казался Амосу абсолютно спокойным, и это поражало его. «Неужели у него нет никаких комментариев по поводу моей ситуации?!» – думал он, не в силах успокоиться.

В таком состоянии он провел почти целый год, занимаясь своими обычными делами. С каждым днем отчаяние все больше уступало место смирению, смирение – спокойствию; и постепенно это спокойствие вернуло Амосу силы, жажду действия и веру в себя самого и в окружающих.

Наступила зима. Амоса невероятно тревожила необходимость обращаться за деньгами к отцу, чтобы содержать семью. Поэтому стоило лишь Элене выйти за дверь, чтобы отправиться на работу, как он отключал отопление и надевал на себя лишний свитер. Он старался экономить на всем, приучая себя к экономии, как к дисциплине, и это новое жизненное правило делало его более сильным и способным на жертвы, которые раньше давались ему с трудом.

Элена хотела ребенка и все чаще заговаривала об этом. Амос, откровенно говоря, не особо ладил с детьми, но возможность иметь собственного малыша тешила его воображение: но только вот как он мог дать жизнь маленькому человечку, не подготовив сначала все то, что гарантировало бы тому свободное и богатое на возможности существование?! Поэтому он постоянно откладывал решение этого вопроса, стараясь отговорить Элену заводить ребенка. Но со временем это превратилось для нее в очередную идею фикс, как уже было раньше с женитьбой.

Амос проводил в одиночестве целые дни, что позволило ему наконец организовать себе необходимые для оперного исполнителя периоды молчания. Все самые знаменитые вокалисты эпохи практиковали это, и Амос не хотел быть исключением из правил.

Первые попытки проходили очень тяжело, в особенности когда приходилось молчать среди людей, ведь когда он был один, молчание не только не утомляло его, но и успокаивало и улучшало его настроение. Зато невозможность высказать свое мнение и необходимость слушать разговоры других людей, не имея права подать реплику и выразить собственную точку зрения, было для него сущим наказанием. Однако первая жесткая критика в его адрес, первые разочарования и все более ощутимый страх увидеть окончательное крушение своих надежд делали его как никогда сильным и решительным.

Но никто вокруг не понимал его экстравагантных планов; вместо того чтобы помогать, все лишь беззаботно призывали его плюнуть на все. По этой причине он не без удовольствия проводил большую часть времени в полном одиночестве в родных стенах, где голос тишины звучал как прекрасная музыка, услаждая его дух и вселяя уверенность. «Постарайся выложиться полностью, – шептала ему тишина, – будь честным в оценке самого себя и окружающих, слушай свою совесть и иди вперед, не сдаваясь, ведь добрая воля и способность идти на жертвы в конце концов всегда вознаграждаются!»