– Узнаем после старта. Если капитан распечатает оружейку сразу за десятимильной зоной, значит, без особых заказчиков дело не обошлось. Верный признак. А до тех пор гадать бессмысленно… да и нежелательно, – высказался палубный старшина, закрывая тему.

Вот вроде бы Иван – простой как… как Иван, а на поверку, оказывается, весьма авторитетный дядька, не лишенный ни житейской мудрости, ни смекалки. И подчиненные его слушаются как родную маму, и офицеры его слова мимо ушей не пропускают. По крайней мере, когда я тем же вечером стал свидетелем разговора первого помощника с боцманом и палубным старшиной, офицер весьма внимательно выслушивал суждения обоих подчиненных по поводу каких-то нюансов загрузки одного из трюмов, а на следующий день матросы вместе с портовыми грузчиками работали в том трюме в полном соответствии с планом, предложенным боцманом и палубным старшиной.

Кстати, когда я узнал, над какой именно палубой Иван «старшинствует», большая часть вопросов о его авторитете отпала сама собой. А произошло это как раз после загрузки наименьшего из четырех имеющихся на «Фениксе» трюмов… крюйт-камера это, а не трюм. И первый помощник прислушался к рекомендациям палубного старшины, поскольку тот заведует огневой палубой. Так кому, как не ему, знать, как именно загружать крюйт-камеру, чтобы в случае необходимости можно было быстро и без ненужной суеты снабжать орудийную прислугу снарядами.

Да, корабли Вольного флота, находясь в порту Новгорода, обязаны сдавать боеприпасы и замки орудий в арсенал. Исключение делается лишь для транзитных транспортов, что задерживаются в Новгороде лишь для разгрузки или погрузки. И то, если фискалы капитана порта при проверке гостя обнаружат не опечатанную крюйт-камеру или, хуже того, заряженные орудия на палубе, ленивого торговца ждут бо-ольшие проблемы. И одним штрафом дело может не ограничиться. Иван рассказывал, что бывали случаи, когда городские власти конфисковали «кита» вместе со всем грузом, а капитану «резали» патент. А это уже хуже волчьего билета. С такой меткой только в каботажники идти или в каперы. Да и то официальные власти в любом порту на такого «резаного» капитана будут смотреть с немалой долей подозрительности, и о заказах с предоплатой или даже каким-то авансом он может забыть навсегда.

В общем, учитывая положение дел и должность Ивана, совмещаемую им с должностью командира призовой команды, тех самых абордажников, ничего удивительного в авторитетности палубного старшины не было. От того, как он командует орудийными расчетами, зависят жизни всего экипажа, а в случае взятия приза, на нем лежит ответственность за жизни призовой команды. Лихой дядька, этот самый Иван. Неудивительно, что Гюрятинич отправил в подмогу Хельге именно его.

Кстати, о Хельге… До самого выхода я ни разу не видел дочь моего опекуна на корабле. На самом деле я и других офицеров не видел по большей части. Исключение составил лишь второй помощник капитана. Неразговорчивый, как и двигателист Свен, отвечавший за машины аппаратов, расположенных на шлюпочной палубе, холодный и высокомерный, по мнению матросов, Святослав Георгиевич взял за привычку вызывать меня к себе в каюту, где коротко отдавал распоряжения на следующую подвахту, чаще всего поручая занять юнца делом боцману, и величественным жестом отпускал прочь.

Ни капитана, ни первого помощника, ни старшего штурмана я за эти несколько дней в глаза не видел. Чему нимало не расстроился. Как говорил один из дружинников там, подальше от начальства, поближе к кухне. Толковый парень был этот Николай, да…

Надо сказать, что работа корабельного юнца не шла ни в какое сравнение с тем, как я упахивался на китовом кладбище. Нет, я вовсе не бездельничал, но и ощущения тотальной усталости, как это частенько бывало по вечерам на свалке, у меня не возникало. Так что по завершении работ на корабле у меня оставалось еще достаточно сил и, самое главное, времени для прогулок по городу, встреч с опекуном и Горскими.

– Все, Кирилл, лафа кончилась! – огорошил меня Кузьма Николаевич, едва туша дирижабля медленно поднялась над портом. Я непонимающе взглянул на боцмана, и тот усмехнулся: – Забудь, юнец, о времени суток, день и ночь отныне для тебя значения не имеют. Жить будешь по склянкам и вахтам. Твоя вахта, как тебе, несомненно, понятно, вторая. Ясно?

– Кхм… – Я нетвердо кивнул.

Заметив мою неуверенность, Кузьма покачал головой:

– Ох ты ж, зелень каботаж… – Смерив меня взглядом, боцман осекся. – М-да. Как же это я упустил-то? Совсем, старый, зарапортовался, хм… Значит, так, юнец. Слушай внимательно. Службу на «Фениксе» несут по вахтам. Всего вахт пять. С полуночи до четырех утра, с четырех до восьми, с восьми до полудня, с полудня до шести и с шести до полуночи. Склянки отбивают каждые полчаса. От одной до восьми. То есть в сутки получается шесть четырехчасовых интервалов. Это понятно?

– Вполне, – с готовностью кивнул я.

– Я счастлив, – хмыкнул боцман, но тут же посерьезнел. – Идем дальше. В штатной ситуации вахту несут четыре отделения экипажа, поочередно. Таким образом, их вахты не попадают на одно и то же время… мм… Первое и третье отделения – это так называемая первая вахта. Второе, к которому ты приписан, и четвертое отделения – вторая вахта. Все судовые расписания составлены с учетом этого деления, запомни это, как «Отче наш»! Так… сигналы… расписания… нет, это долго. Вот что, заглянешь ко мне в каюту, как отобьют рынду. – Боцман взглянул на мое лицо и, вздохнув, пояснил: – В полдень вместо положенных восьми склянок бьют рынду. Три строенных удара… Так вот, как услышишь их по корабельной «вопилке», зайдешь ко мне, получишь расписания. Как раз ваше отделение будет подвахтенным, так что времени, чтобы изучить их, у тебя будет достаточно. А сейчас дуй на огневую. На время аврала и до конца вахты поступаешь в распоряжение палубного старшины. Уж Полукварта найдет тебе дело.

И я дунул… А на огневой палубе – дым коромыслом. Элеватор подает из крюйт-камеры зарядные ящики, канониры… весь десяток, носятся как ужаленные между распахнувшими внутренние створки спонсонами, устанавливая на орудия снятые замки, и матерят сквозь зубы мешающих им помощников, занятых заряжанием механизмов боепитания.

– Кирилл! – Иван засек меня у входа на палубу и повелительно махнул рукой. – Бегом сюда!

И куда только делся веселый парень, каким он был еще вчера?

– Вот он я.

– Вижу, – хмыкнул Полукварта и мотнул головой в сторону элеватора. – Давай вниз, проследишь, чтоб ящики на ленте не перекосило. Ты мелкий, тебе сподручней там вертеться будет. Да и мне здесь лишние руки матросов пригодятся. А то до выхода из десятимильной зоны всего ничего осталось, а у нас еще четыре ствола «пустых». Шуруй! И если увидишь перекос, сразу ори, чтоб я элеватор застопорил. А то потом замучаешься затор разгребать.

Обрезиненные ролики, подававшие ленту элеватора, если и приглушали грохот стальных полос, то ненамного. Стоя в неудобном узком спуске, где и развернуться-то для наблюдения за подачей ящиков было трудновато, я все-таки умудрился занять позицию, при которой мне не нужно было сворачивать себе шею, чтобы рассмотреть процесс отправки наверх боеприпасов.