– Вот. – Муслетдин развернул перед турком фотографии. – Завтра увеличенные копии вот с этих фотографий будут висеть по всему Севастополю, и на заборах твоей стройки в первую очередь.

На снимках были изображены Абу Али и молоденький мальчишка Азамат, оба голые, в самых откровенных позах, так что ни у кого не возникало сомнений в том, чем именно они занимаются.

– Давай рассказывай, – негромко проговорил Муслетдин.

– Что рассказывать, Муслетдин-ага? Клянусь Аллахом, я ничего не знаю.

Удавка снова сильно сдавила горло турка, он отчаянно захрипел.

– Твоя фирма, которая реставрирует гостиницу, – только маскировка, – не спеша проговорил Муслетдин. – Реальный инвестор этого строительства – одна транснациональная корпорация, занимающаяся электроникой. Я хочу знать, – Муслетдин приблизил свое блестевшее от пота жирное лицо вплотную к едва живому от боли и страха Абу Али, – что ей нужно в Севастополе?

Удавка на горле Абу Али ослабла, и он послушно прохрипел:

– Строительные работы – это только повод для моего легального проникновения в Севастополь. Это только прикрытие.

– Что они хотят? Что ты должен сделать? – настойчиво повторил свой вопрос Муслетдин.

– Поднять из воды одну вещь…

– Откуда поднять? Из моря?

– Нет. Из заброшенного завода по ремонту подводных лодок в Балаклаве.

– Это план того места, где находится контейнер?

Муслетдин сунул под нос турку свой перерисованный от руки план галереи 16-С. Тот с ужасом уставился на клочок бумаги, затем на старого татарина, потом только покорно кивнул.

– Хорошо, что не врешь, – медленно проговорил Муслетдин. – Врать тебе в данной ситуации совершенно бессмысленно. А теперь говори, что ты должен поднять? Что именно?

– Контейнер с какой-то электроникой, – прохрипел Абу Али. – Клянусь Аллахом, я не знаю, что именно там находится и для чего нужна эта штука! Я не электронщик.

– Аллахом ты клянешься, – презрительно проговорил Муслетдин, отодвигаясь от лица Абу Али. – Теперь вспомнил, что ты мусульманин. Шакал!

– Но Муслетдин-ага! Я же жертвовал на храм! Сколько мог! Я сам не настолько богат, как вы думаете.

– Сколько тебе обещали за эту работу? – жестко спросил Муслетдин. – Только не ври!

– Двести тысяч баксов.

Муслетдин посмотрел на кого-то стоящего позади турка, удавка сильно сдавила горло Абу Али. Тот отчаянно захрипел, затряс головой.

– Ну?

Удавка ослабла, Абу Али прохрипел:

– Миллион баксов.

Муслетдин кивнул.

– Вот это уже лучше. Говори, Рябинин твой человек?

– Да!..

– Он должен доставать контейнер?

– Конечно!

– Сколько ты ему обещал?

– Двести тысяч. Но реально он получит только сто или совсем ничего не получит. Хотите, берите его долю! Хотите, берите половину всех денег! Сколько хотите, берите! Только не убивайте.

– Когда состоится подъем? – снова склоняясь над турком, спросил Муслетдин. – Когда?

– Рябинин мне клялся, что завтра! Дольше нам тянуть нельзя, сроки поджимают.

– Какие сроки? Когда ты должен достать контейнер?

– К первому сентября. И доставить их на американский ракетный фрегат. Они специально прибыли в Севастополь только ради этой электроники.

Муслетдин распрямил свою старую, пухлую спину, подошел к стоявшему в стороне и молча наблюдавшему за ходом допроса своему помощнику Мураду.

– Абу Али нам больше не нужен, – вполголоса по-татарски произнес помощник. – Все, что нам надо, мы от него узнали.

– Да, – величественно согласился Муслетдин. – Живой он может нам помешать.

Муслетдин повернулся к татарину, державшему удавку на горле Абу Али, и коротко кивнул ему. Тот не спеша вытащил из кармана пистолет, с самым будничным видом щелкнул предохранителем и выстрелил в голову Абу Али. Тот дернулся, зашатался и мертвый повалился на землю.

– Тело спрячете в камышах на дне заболоченной балки, – распорядился старый татарин. – Тут есть такая неподалеку. Да смотрите, чтобы никто не увидел вас.

– Все будет сделано, мой господин! – проговорил Мурад, угодливо кланяясь.

Он кивнул телохранителям, приказывая им жестом взять мертвое тело турка и нести его с собой. Муслетдин тем временем величественно направился к своей машине.

На следующее утро в восемь часов Дорофеев, как ему было сказано, подъехал к двухэтажному домику на отшибе. Он ничуть не удивился, когда, посигналив, не получил никакого ответа, никто не вышел к нему из двери, окна домика оставались занавешенными изнутри, а вокруг было так пустынно, словно все вымерли.

– Всю ночь, наверно, не спал хозяин, – с сальной усмешкой пробормотал себе под нос Дорофеев, выбрался из машины и отправился к дому, чтобы разбудить турка и напомнить ему, что уже утро, пора на работу.

Леха нашел дверь домика открытой, что, впрочем, также не вызвало у него особенных подозрений. Однако едва он зашел внутрь, как к виску его плотно прижался холодный ствол пистолета. Оружие держал в руке Мурад. Покосившись в сторону, Дорофеев увидел, что позади него стоят двое татарского вида мордоворотов с автоматами.

– Давай без глупостей, – негромко проговорил Мурад. – Заходи в дом.

Дорофеев повиновался. На первом этаже домика в гостиной на диване сидел толстый Муслетдин. Напротив него посреди комнаты стоял стул. На этот стул и указал Дорофееву старый татарин. Леха молча уселся. Телохранители с автоматами наготове встали у стены.

– Что поднять в Балаклаве задумали? – негромко, но веско спросил Муслетдин.

Лицо Дорофеева вытянулось и посерело, слова старого татарина вызвали у него приступ панического страха. Дорофеев оглянулся на стоящих у стены телохранителей, понял, что те в случае чего не замедлят пустить оружие в дело.

– Какой-то контейнер, – наконец ответил он немного глухим голосом.

– Что в контейнере?

– Не знаю! Говорят, какие-то электронные платы.

– Кто говорит? Рябинин?

Лицо Дорофеева вытянулось еще больше. Он не ожидал, что старый татарин знает так много.

– Да, он, – еще глуше выговорил водитель Абу Али.

– Это он тебя на работу нанял? Сколько он тебе обещал?

– Двадцать тысяч баксов, – ответил Дорофеев.

– Мы дадим тебе пятьдесят, – негромко сказал Муслетдин. – За ту же самую работу. Но с одним условием: контейнер ты передашь нам.

Лицо Дорофеева приняло хитрое выражение. Он внимательно смотрел на старого татарина, казалось, в голове его вызревало какое-то соображение.