– Я участвовал в испытаниях ваших, м-м-м, осколочных гранат. Весьма неплохо.

– Благодарю вас.

– Не перебивайте. – Химик достал платок, тщательно промокнул глаз. – Неплохо, остроумно, но совсем не то, что нужно. Уличные бои – примитив, лишь способ привлечь на нашу сторону народную массу, растревожить. Смерти близких как нельзя лучше разозлят пролетариев. Но главное наше предназначение – террор. Нужны бомбы. Компактные и мощные, способные разнести на щепки яхту или двухэтажный особняк. Чтобы ни один министр, ни один великий князь, да сам Николашка не чувствовали себя в безопасности. А игры в баррикады оставьте девочкам.

– Это лишь ваше мнение, – встряла Ольга.

Химик кривится и перхает. Я беспокоюсь, что ему плохо: гримаса его ужасна. Но, оказывается, он так смеётся; сожжённое химическим ожогом лицо не в состоянии улыбаться по-человечески.

– Кхе-кхе. Я – человек дела, мне ваши теоретические споры под винцо скучны. Набьётесь по квартирам, занавески на окнах, лампы притушены – и треплетесь часами, не жалея драгоценного времени. А я и мои люди не разговаривают – действуют.

Ольга раздула тонкие ноздри – верный признак обиды. Но промолчала.

– Итак, молодой человек. Я готов взяться за ваше обучение, берусь за два месяца подготовить. Школа, разумеется, не в столице. Предупреждаю: дело опасное. До экзамена доживает один из трёх.

– Отчисляете? – не понял я.

Химик опять заперхал, вытер изуродованной кистью сочащийся глаз.

– Комик. Юморист. Макс Линдер. Хотите, чтобы я похлопал? Так нечем хлопать: пальцы оторваны, ошибся со взрывателем. Повторяю: наше дело – опасное. В Тифлисе недавно взорвалась лаборатория, дом завалило, два соседних сгорели. От трёх спецов и дюжины боевиков из охраны – один пепел. Понятно? Мы динамит делаем – вот этими руками. Нитроглицерин. Колбу уронил – смерть. За азотной кислотой не уследил – шкуру прожжёт до костей к чертям собачьим. Ясно?

– Ясно. Видите, я с тростью? Я уже взрывался.

Химик бросает на меня быстрый взгляд – будто приценивается. Продолжает:

– Ну и выводы?

– Мне надо подумать.

– Струсил, – Химик брезгливо скривился, – время зря теряю.

– Нет. Вы сказали – два месяца. Мне не уехать вот так, внезапно. Я же в гимназии. Тётка, опять же.

– Какая тётка? Какая гимназия? Революция, старый мир надо взорвать к чертям и забыть. Тьфу ты. Детский сад.

Химик ушёл не прощаясь.

Я боялся поднять глаза, но Ольга положила лёгкую ладонь мне на плечо и утешила:

– Не обращай внимания, Химик – человек сложный и нервный. Неудивительно: он, наверное, уже сто раз умирал.

– Может, и к лучшему, – сказал Барский, – теперь попросим у Центра самостоятельности в деле изготовления бомб. Зачем нам Химик? У нас свой есть. Так, Гимназист?

Он рассмеялся и протянул мне кружку с пивом. Было горько, но я выпил до дна.

* * *

Серые февральские дни мелькали, как фонари станций из окна скорого поезда; событий хватало. Встречи на тайных квартирах (и опять пустые, хоть и горячие, споры, в которые я не вникал); сходки студентов; сопровождение Ольги при вылазках на заводы. Там она раздавала прокламации и брошюры, иногда выступала, хотя не считалась в «организации» главным оратором – хватало других. Всего за два неполных месяца пролетарии сильно изменились: не слышно было историй про «царя-батюшку», чаще звучали слова «Николашка» и «Кровавый». Теперь нас не били – наоборот, выслушивали с хмурой сосредоточенностью. Стачки шли одна за другой, словно волны, подмывающие основы утёса-государства; поражение наших под Мукденом было воспринято уже не со скорбью и обидой, а с каким-то злорадством: кажется, никто теперь не верил в царских генералов. Неудачная война надоела; она затянулась, словно бесконечный скучный урок латыни, и хотелось скорее окончания – любого.

Дважды вместе с Купцом посещал заведение «мадам», но без энтузиазма. Я освоил несложную механику плотской «любви» – но это не сделало меня мастером любви настоящей: я так же робел, и все мои «навыки» исчезали, стоило услышать запах лаванды.

Диана и её товарки были столь же далеки от моего сероглазого идеала, как снежная баба с ведром на голове далека от Венеры Милосской. Впрочем, и Ольга относилась ко мне, как к «товарищу» – по-доброму, но без малейшего намёка на близость. Может, она и не помнила того случая в папином кабинете? Всё-таки была пьяна…

Тарарыкин, классный наставник и Пан ругали меня по очереди: из-за бурной деятельности ячейки я стал пропускать занятия. Меня часто привлекали как курьера; я отправлялся на другой конец города, пряча плотные конверты за пазухой или таща тяжёлые свёртки с неизвестным содержимым. Это было скучно, но я терпел ради похвалы Ольги.

В тот день хмурый дядька, который когда-то одобрил мои опыты с гранатами, встретил меня в условном месте и сказал:

– В другой раз ваше испытание, молодой человек, продлилось бы дольше, обычно мы присматриваемся к новичку не менее года. Но время не ждёт, да и ваша отвага в деле с убийством полицейского многое решила.

Я поморщился: мне хотелось забыть обстоятельства смерти жениха Ульяны, но, увы, это было невозможно. Собеседник не заметил моей гримасы и продолжил:

– Так что отныне курьерскими обязанностями будут заниматься другие, а вас, Барского и Корф мы выделяем в специальную группу. Будем готовить серьёзное дело.

– Какое же?

– Отвыкайте задавать вопросы, не то в вас заподозрят полицейского агента. Когда придёт час – всё узнаете. От вас требуется другое: нужна бомба. Мощная, но относительно лёгкая, не более пятнадцати фунтов и заданных размеров.

– Пятнадцать фунтов – это немало, – удивился я.

– Так и цель… Представьте, что нужно подорвать железнодорожный пульман. Так, чтобы он был уничтожен наверняка, а у тех, кто внутри, не было и малейшего шанса выжить. Ни одного. Чтобы всех в кровь, в мясо, кишки на проводах.

Говоря это, дядька преобразился: ноздри его раздулись, лицо побагровело. Так выглядит запойный пьяница при виде непочатой бутылки.

Мне стало не по себе. Я вдруг захотел отказаться от всего, скрыться, вернуться в свою прежнюю жизнь – где не убивают женихов своей няньки и не взрывают вагоны, набитые живыми и, возможно, невинными людьми.

Но я смолчал.

– Идите к Барскому. Он состоит в яхт-клубе, имеет доступ к буеру. Поедете по льду и заберёте гостинец. Вам может пригодиться, даже наверняка.

– Я не понял. Буер, гостинец? По льду?

– Барский всё знает, – разозлился дядька, – извольте исполнять. Вы, кажется, имеете понятие о военной службе; партия – та же армия. Даже гвардия, отборный полк человечества. Так что делайте, а ворох дурацких вопросов оставьте при себе. Гостинец заберёте в форте Брюса. Всё.