— Пир вам!

А хор ответил:

– І з духом свинячим!

А тот продолжал:

— К ковшику приложимся. Боже, иже три кости игральные, четвероугольные, шестьюдесятью тремя очками одарил, подаждь, молим тебя, дабы всяк, кто грузом риз своих отягчен, чрез метание сих костей был бы разоблачен. Во имя бочонка нашего и праотца нашего Бахуса, иже с тобою хлещет и кости мещет, — во шкалики шкаликов.

И хор отвечал:

— Опрокинь!

Тут послышался и смех веселый, заразительный — из толпы жолнеров, но и ворчание бород.

— О всяком церковном и мирском чине и о нашем побродяжьем благе миром господу помолимся. О папе нашем римском: «Сидит в засаде за двором, в потаенных местах убивает невинного». О епископе нашем: «Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой». О аббате нашем: «Утучнел, отолстел и разжирел, и оставил он Бога, создавшего его».

— Эва, разбойнікі! Не загаворваў! — крикнул кто-то.

— Падсмажым саміх як свіней! Будзе вам дух![152] — погрозил другой.

Комедианты спешно задернули ширму, а потом все тот же Ванька-Ротатуй возгласил свадьбу дворянина с богатым наследством из песочного колпака и шубы стерляжьей и той девицы с сахарными устами и ногами корабликом. Но прежде надо было у астролога выспросить, какой для того веселья лучше других подходит день.

Тут и явился астролог в драном плаще из дерюги и колпаке с бубенчиками, с трубой для глядения на звезды.

Николаус снова озирался…

Вот — серая шапка и под нею чудные глаза. Бунаков что-то говорил девушке, белея зубами, показывая рукой. Та слушала, улыбаясь.

— Что приуныл, рыцарь? — спросил Войтех.

Николаус оглянулся. Но Войтех обращался не к нему, а к своему младшему брату в синей рогатывке, отороченной светлым мехом, с двумя перьями. И взор Александра был обращен в ту же сторону, брови сдвинуты к переносице, небольшой тонкий нос слегка побледнел… Он было двинулся прочь, да брат его перехватил крепко за плечо.

— Ты куда это, брат?.. Давай-ка пытать судьбу вон у того мужа в колпаке и с трубою. Что тебе его звезды скажут?

Александр досадливо поморщился, скинул руку брата, но остался подле него.

На носу астролога были большие пустые очки. Под мышкой еще какой-то свиток. Из-за ширмы вышли дворянин с тою девицей грудастой и, поклонившись, спросили о лучшем времени для свадьбы, глянь-ка, мол, в трубу свою чудную, чего там в небе делается? Астролог запрокинул голову, приставил трубу к глазам.

— Доброго літо буде! Ні жита, ні пшениці не вродить. Попам буде багато честі, багато питимуть і ести. Правди не стане, лжа по градам ходити буде[153].

Дворянин с девицей кланяются. Астролог начинает снимать с себя верхнюю одежду. Народ смеется, раздается свист. Девица отворачивается, а сама норовит посмотреть из-под руки. Астролог остается в исподнем и колпаке. Дворянин ему кланяется и спрашивает:

— Пан добрий! Це навіщо ти роздягаєшся?[154]

Астролог глядит в трубу на него, а потом на небо и отвечает:

— Благе відро нині є. Ні краплі дощу не віщують зірки[155].

И тут вдруг из-за ширмы ушат воды выхлестывается — и на астролога, прямо в трубу его. Девица визжит. Дворянин охает. Астролог кричит:

— Обман! Зрада![156]

Дворянин спрашивает: какая еще измена? Где? Неужели в звездах? Как то может быть? Астролог отвечает, что измена здесь, среди людей бродит, — трубу ему подменили! Ванька-Ротатуй приносит другую трубу: сапог без подметки. Астролог его хвалит и смотрит сквозь сапог на людей. Народ смеется. Жолнеры кулаки кажут. Дворянин интересуется, что высматривает пан астролог? Астролог отвечает:

— Зраду.

— А краще подивіться нам, пан ясний, весілля[157], — просит дворянин.

Астролог отвечает, что непременно сейчас так и поступит, но сперва ему надобно одеться, а то новая труба сулит ненастье. Оборачивается — а его одежды нет. Стащили.

— Ратуйте, чесні люди! Всю одежу сперли! — вопит астролог и начинает всюду искать, бродить, пока не проваливается куда-то за ширму.

— Тьху ти, ну ти! У зірки задивляється, а під носом нічого не бачить! Прірва на тебе, і хто ворожить по зоряний! В яму впав, порося![158] — негодующе голосит девица.

Народ хохочет, ребята улюлюкают.

— Чи не засмучуйся, душа моя, красуня ненаглядная і бажана[159], — просит дворянин.

— Як же не засмучуватися, бовдур ти кам’яний?! Буде чи не буде наша з тобою весілля?![160]

— Про те, мила, треба у попа питати[161].

И тут из-за ширмы выходит священник. Он спрашивает, чего им надобно, поглаживая свое огромное пузо, почесывая длинную, до колен бороду. Дворянин глядит на девицу, та на дворянина, толкают друг дружку. Наконец дворянин начинает говорить о том, что пастырь поставлен для вразумления овец, что от руки священника цари и князья благословляются, что речено было от Господа, мол, вы есте свет миру, то есть — учители всея земли… Священник прерывает его, зевая, дескать, и чего же надобно, давай короче. Тут девица отталкивает своего дворянина и продолжает его речь:

— И повелевает вам божественному писанию учитися, а не воскрилием своих риз превозноситися и брадами и брюхами своими величатися, и над подручными вашими возношатися. Пред брюхом своим едва ходите! Как жены чреватые!