Мы двигались быстро. Пологие холмы освещала луна. Я скучала по надежности гор, по их твердым, зазубренным очертаниям на горизонте. Эти холмы перекатывались волнами, насколько хватало глаз, и исчезали в темноте. Я чувствовала себя незащищенной, почти голой. Возможно, этим объяснялась воинственность этой крошечной островной страны: они не чувствовали границ своей земли, а потому постоянно стремились вовне.

В погоне за Виктором я потеряла слишком много времени. Мой путь сюда – по рекам, через континент, затем поиски лодки, которая перевезет меня вдоль побережья в Шотландию, – занял две недели. Две недели мучительного ожидания, скрупулезной работы над записями, анализа всего, что я знала и о чем подозревала. Я никогда не писала о том, чего боялась больше всего, словно, оказавшись на бумаге, мои страхи могли сбыться.

Последнее полученное мною письмо – я молилась, чтобы после моего отъезда их больше не было, – определило мой маршрут.

Я прибыла в Инвернесс незадолго до рассвета – слишком рано, чтобы двигаться дальше. Разбудив недовольного трактирщика, я сняла уютную комнату и устроилась у огня, с облегчением глядя на неподвижные каменные стены, но все еще ощущая телом движение экипажей и лодок.

Огонь освещал слова Виктора, пока я в очередной раз перечитывала три письма, полученные до отъезда. Я уже так сильно задержалась! Я молилась о том, что оказалась в правильном месте. И еще я молилась, чтобы мужество меня не оставило. Завтра я найду Виктора. Я боялась и в равной степени надеялась, что, отыскав Виктора, я найду и чудовище.

В какой-то момент я подумывала поискать заодно и Анри, но ему не угрожало чудовище. В этом было единственное благо его разрыва с нами: у чудовища не было причин искать его, не было повода делать своей целью. Я горячо надеялась, что однажды Анри помирится с нами. Но до поры до времени он был в безопасности, и я довольствовалась этим знанием. Кроме того, он, счастливец, до сих пор не знал о смерти Жюстины. Я завидовала ему.

Завидовала ли? Хотела бы я знать, что ее больше нет, или пребывать в ложной уверенности, что она в добром здравии?

Пожалуй, я бы предпочла верить, что у нее все хорошо, чем знать правду. Но такой роскоши у меня не было.

А потому моей первой остановкой стало местное почтовое отделение. Это было очаровательное каменное строение, укрывшееся в тени замка Инвернесс. Будь я на отдыхе, я бы пришла в восторг от здешних красот и посвятила утро неспешной прогулке по окрестностям. Дома здесь были в основном из темного камня, с соломенными крышами. Дворики, в отличие от прилизанных женевских садов, были дикими, заросшими буйной зеленью.

Но я была не на отдыхе и даже не взглянула на замок. Почтальон уже проснулся и сортировал посылки, когда я вошла.

– Чем могу вам помочь?.. – Он помедлил, вглядываясь через мою вуаль и пытаясь определить возраст. Когда ему это не удалось, он добавил: – Мадам.

– Я получила письмо от своего кузена, Виктора Франкенштейна, в котором его последним адресом значится Инвернесс. Боюсь, у меня для него ужасные новости – из тех, что лучше всего доставлять лично. Можете ли вы сказать, где мне его найти?

Он почесал затылок под фуражкой.

– Хм, вот уж забавно. Я только что собирал письма для мистера Франкенштейна, чтобы доставить их все сразу.

Сердце подпрыгнуло, и я воспрянула духом. Значит, он все-таки здесь!

– Дайте мне адрес, и я сама их отнесу, – сказала я, стараясь быть дружелюбной и настойчивой одновременно. И даже протянула руку в ожидании.

– Это будет не так просто. – Он улыбнулся мне щербатой улыбкой. – Мистер Франкенштейн переехал на Оркнейские острова. День пути верхом – на хорошей лошади – и еще почти столько же на лодке.

Я пошатнулась, и усталость дороги вновь навалилась на меня после жестокого и дразнящего прилива надежды.

Добродушный почтальон, должно быть, почувствовал мое состояние.

– Но, как я уже говорил, я как раз намеревался их отправить. На лодке. У моего брата свое хозяйство недалеко от островов, и он собирался доставить письма, когда выдастся свободное время. Уверен, он согласится взять с посылками пассажира.

– О, спасибо! – Я сложила руки в благодарном жесте и склонила голову. – Я проделала долгий путь с такой ужасной ношей, и каждая потерянная минута для меня невыносима.

Он похлопал меня по плечу, что я расценила как отеческую доброту. Я никогда не знала такого отношения и теперь ощутила странную печаль по тому, чего у меня никогда не было.

– Ну, полно. Мы доставим вас к вашему кузену еще до наступления ночи. Я попрошу Джорджа поехать прямиком туда, а остальные посылки доставить на обратном пути.

Задыхаясь от чувств, которые я не могла описать, я бросилась ему на шею.

– Спасибо, сэр. Возможно, вы спасли жизнь.

Я выпустила его из объятий; он покраснел и поправил фуражку.

– Ну ладно. Пойду найду Джорджа и поручу вас ему.

***

Я собрала легкий мешок, оставив другие вещи на постоялом дворе в Инвернессе и доплатив хозяину за хранение. Джордж, неразговорчивый, но дружелюбный жилистый мужчина с морщинистым от солнца и возраста лицом, оставил меня наедине со моими мыслями. Это было тоскливое, тревожащее, беспокойное общество, но мягкое скольжение лодки вдоль побережья, прохладный ветер и соленые брызги океана служили мне утешением.

Оркнейские острова, как пояснил Джордж, изолированной группой выдавались на северо-восток от Шотландии. Новое жилище Виктора находилось на самом пустынном из них, где было всего два или три дома.

– Оркни для тех, кто не любит видеть вокруг людей, – сказал он. А потом, помолчав, добавил: – Или чтобы видели их.

Я пожирала глазами письма Виктора. Кто еще ему писал? Писал ли ему отец, чтобы предупредить о моем прибытии? Я не сказала судье Франкенштейну, куда еду, но догадаться было нетрудно.

Джордж перехватил мой жадный взгляд на письма, пока мы подкреплялись простым обедом, состоявшим из хлеба и сыра. Он отвернулся к носу лодки.