устала, не склонилась к зеленой мураве, разостлалась по земле нежною дымкой, вздохнула и смолкла. Только тогда Дзелендзик поднял голову и встретился глазами с Олей.

Оба вспыхнули, застеснялись, хотели отвести взгляд в сторону, но не могли.

— Это ты, Оля?

Странный вопрос: разве не видно, что это она, Оля, высокая, стройная, как березка, и такая же трепетная? Неужели об этом нужно спрашивать? А что, если дивчина обидится и убежит, да потом еще высмеет перед подругами?

Нет! Не убежит она и не высмеет. Она не отвечает на этот неуместный вопрос, потому что хорошо знает: не об этом хотел спросить Делендзик. Она уверена: он ей скажет совсем другие слова. Скажет. А сейчас этим одним вопросом сказано все. Да, это она, Оля, и никто другой.

Она готова вот так стоять перед ним вечность, смотреть в глаза и молчать. Только бы ничто не помешало этому, не спугнуло, не отвлекло…

А тем временем по лесу:

— Дзелендзик! Эй, Дзелендзик!

И он, будто очнувшись, отводит от нее взгляд в сторону, откуда слышится голос.

— Вот, кажется, уже зовут…

— Да. Зовут.

Она отвечает ему одними губами.

Дзелендзик не откликается на зов. Может, позовут-позовут, да и перестанут?

А голос еще тревожнее:

— Дзелендзик! К командиру!

Он моментально вскакивает на ноги. Срывает с плеча ремень баяна. Делает шаг в сторону стоящей в молчании девушки, передает ей инструмент. И снова встречается с нею глазами:

— Оля!

Она тревожно взметнула кверху густые ресницы.

— Вечером… выйдешь?

Длинные ресницы опустились. На щеках — пионы.

— К большому дубу…

Она стыдливо опускает голову.

— Оля, придешь?

Легкою пташкой отрывается от березы, мчится в лесную чащу, но, отбежав немного, остановилась, обернулась, виноватыми глазами ищет его глаза.

— Придешь?

И она трепетно, счастливо, чуть заметно кивает в знак согласия. Она придет, придет… К дубу, к березе. На край света. Потому что не может не прийти.

— Дзелендзик! К командиру!

— Иду! — будто просыпается Дзелендзик и не идет, бежит на зов.

У штаба — суета. Вооруженные люди бегут по узенькой лесной тропке, куда-то спешат. Дзелендзик видит за густыми стволами деревьев и своих товарищей-минеров с тяжелыми мешками-ранцами за плечами.

Тревога!

Он забыл обо всем. Об Оле. О баяне. О танцах. Он побежал изо всех сил к штабу с одной мыслью: тревога, опасность, а он занят был своим, личным…

— Дзелендзик! Скорей! Догоняй хлопцев! — слышит он голос начальника штаба.

— Слушаюсь! Куда прикажете идти?

— Догоняй хлопцев. Они скажут.

Дзелендзик убыстряет бег, а на сердце горечь: он последний узнает о задании, о котором должен знать первым.

Вскоре, догнав партизан, он пристраивается в хвосте группы, хочет спросить: «Куда идем?» — и не может. Ждет, не скажет ли кто-нибудь. Но не говорят. Видимо, не замечает никто Дзелендзика…

Наконец выходят на небольшую, узенькую полянку, по краям которой разместились конюшни из жердей и невянущих сосновых веток. Запряженные в партизанские тачанки лошади беспокойно бьют о землю копытами.

— По тачанкам! — слышит Дзелендзик команду.

Он подбегает к своим минерам, вспрыгивает на повозку, что уже тронулась с места. Через минуту тачанки с шумом и треском несутся по лесу.

По пути Дзелендзик узнает, что на партизанский лагерь наступают фашисты. Движутся с танками. А танки могут пройти только одной дорогой, и дорогу эту приказано заминировать. Спешно, не теряя ни минуты!

Дзелендзик постепенно успокоился и уже думал только о предстоящей операции, прикидывал в голове, как лучше поставить мины, чтобы не пропустить ни одного немца.

На место они прибыли вовремя. Остановились на опушке. Перед ними — широкое цветущее поле. Далеко-далеко, за песчаным холмом, чуть виднелось село. Оттуда должны прийти враги. По этой же самой дороге, что привела сюда партизан, враги могли пробраться в их лагерь.

Даже не верилось, что на этом тихом и мирном поле могли появиться фашисты. Здесь так было красиво, пустынно. Как знать, возможно, разведчики ошиблись, сделали поспешные выводы? Но командир роты уже приказывает занять оборону. Дзелендзику велено приступить к минированию.

Он моментально отогнал от себя неуверенность, раздумья, забыл про лес и поле, про тишину и летнюю красоту полевых просторов. Стал командовать своими подчиненными уверенно и властно.

Минеры готовили гнезда для мин, собирали мины. Заряжал их Дзелендзик. Заряжал своим собственным способом. Поставленная Дзелендзиком мина обязательно сработает, и уж никто, будь он самим богом, ее не снимет.

Не успели партизаны выкурить по цигарке, как дорога была заминирована. Минеры заняли свои места в обороне. Дзелендзик снова почувствовал себя спокойно, сознание вины перед товарищами рассеялось.

Время тянулось напряженно. Люди чувствовали себя словно к чему-то привязанными: можно и отвязаться, да нет — нельзя. А враги не показывались.

Но вот на высоком песчаном холме разом выросли два силуэта всадников. Они какое-то время постояли на самой его вершине, затем не поскакали, а покатились к лесу. Вот исчезли совсем в низинке, а потом замелькали вновь среди низкорослых сосенок и кустов красной лозы.

— Выйдите кто-нибудь вперед, а то как раз на мины напорются, — приказал командир роты.

Дзелендзик не задумываясь пошел навстречу всадникам.

Они вскоре прискакали на взмыленных, но неутомимых лошадках, остановились возле Дзелендзика.

— В селе немцы! — сообщили они.

— Ну и что ж! — усмехнулся широкой улыбкой Дзелендзик. — Милости просим. Стол накрыт.

Он манерно повел рукой в сторону заминированной дороги. Разведчики углубились в лес, спешились, ослабили у коней подпруги и, разнуздав, пустили пастись в высокую лесную траву. Не мешает им малость подкрепиться. Тяжело поводя мокрыми опавшими боками, лошади бродили между деревьев. К разведчикам подошел командир роты, придирчиво начал расспрашивать про врага. Для Дзелендзика весь их дальнейший разговор уже не представлял интереса. Он знал, что враг идет, что встреча ему приготовлена, так зачем тратить понапрасну время на ненужные разговоры, когда все и так ясно и понятно? Он лег на живот по сосной и напряженно смотрел на песчаный холм.