— Пампушки готовы, старина Чжан?

— Вот-вот будут готовы, — доложил выскочивший из дверей повар.

— Детей накорми, пусть поедят первыми, — распорядился комиссар. — Потом дам команду казначею, чтобы пополнил припасы.

Чжан согласно кивал.

А комиссар обратился к матушке:

— Вас, почтенная тётушка, хочет видеть командир отряда, прошу пройти со мной.

Матушка хотела было передать малышку пятой сестре, но комиссар остановил её:

— Нет, лучше возьмите её с собой.

И мы пошли за комиссаром. На самом-то деле это матушка следовала за ним, я сидел у неё на спине, а малышка лежала на руках. Двое часовых, стоявших у ворот Фушэнтана навытяжку с винтовками в левой руке, отдали нам честь, вскинув правую руку через грудь и положив на сверкающий штык. Пройдя через несколько галерей, мы вошли в большой зал, где на красном столе Восьми Бессмертных[73]стояли два больших дымящихся блюда — одно с фазаном, другое с зайчатиной. Была там и корзинка пампушек, белых аж до синевы. Навстречу вышел человек с бородкой и усами.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — улыбнулся он.

— Это, тётушка, командир нашего отряда Лу, — представил его комиссар.

— Я слышал, вы тоже из рода Лу, почтенная, — заговорил командир. — Лет пятьсот назад мы были одной семьёй.

— В чём наша вина, господин начальник?

Лу внимательно глянул на неё, а потом от души расхохотался:

— Вы не так всё поняли, почтенная. За моим приглашением не кроется никаких тайн. Десять лет назад мы с вашим старшим зятем Ша Юэляном были закадычными друзьями, а тут я узнал, что вы вернулись, и приготовил угощение.

— Никакой он мне не зять, — заявила матушка.

— Ну зачем же скрывать, тётушка? — вставил комиссар. — Разве у вас на руках не дочка Ша Юэляна?

— Это моя внучка.

— Давайте сначала поедим, — засуетился Лу. — Вы наверняка ужасно голодны.

— Мы, пожалуй, откланяемся, господин начальник.

— Не спешите уходить, почтенная. Ша Юэлян в письме попросил меня приглядеть за дочерью, он же знает, что жизнь у вас несладкая. Сяо Тан!

В зал стремительно вошла симпатичная девушка в военной форме.

— Прими у почтенной тётушки ребёнка, чтобы она могла поесть, — велел Лу.

Та подошла к матушке и с улыбкой протянула руки.

— Никакая она не дочь Ша Юэляна, — твёрдо повторила матушка. — Она моя внучка.

Снова пройдя галерею за галереей, мы вышли на улицу, прошли по проулку и вернулись домой.

В последующие несколько дней эта симпатичная девушка носила нам еду и одежду. Из еды это были жестяные банки с печеньем в форме собачек, кошечек и тигрят, стеклянные бутылочки с молочной смесью, а также глиняные кувшинчики с прозрачным пчелиным мёдом. А из одежды — шёлковые и бархатные курточки и штанишки с кружевной отделкой и даже шапочка на подкладке с заячьими ушками из меха.

— Это всё подарки ей от командира Лу и комиссара Цзяна, — указала она на малышку. — Маленький братик, конечно, тоже может всё есть, — добавила она, указывая на меня.

Матушка бросила полный безразличия взгляд на пышущую энтузиазмом барышню Тан с её румяными, как яблочки, щеками и глазками цвета зелёного абрикоса:

— Заберите всё это назад, барышня. Эти вещи слишком хороши для детей из бедной семьи. — И выпростав груди, сунула один сосок мне, а другой — девчонке из семьи Ша. Та довольно запыхтела, а я запыхтел злобно. Она задела меня рукой по голове, я в ответ лягнул её по попе, и она разревелась. А ещё до меня доносились беспрестанные, еле слышные и нежные всхлипывания восьмой сестрёнки, Юйнюй, — плач, которым заслушались бы и солнце, и лунный свет.

Барышня Тан сообщила, что комиссар Цзян придумал девочке имя.

— Он большой интеллектуал, учился в университете Чаоян в Бэйпине, писатель и художник, английский язык знает в совершенстве. Цзаохуа — Цветок Финика — разве не красивое имя? Оставьте ваши подозрения, тётушка, командир Лу сама доброта. Если бы мы хотели забрать ребёнка, давно бы уже забрали, это же плёвое дело.

Она достала из-за пазухи молочную бутылочку с соском из желтоватой резины, смешала в чашке мёд с белым порошком — я узнал запах, потому что так пахло от иностранки, приезжавшей за наставлениями к Линди, и понял, что это порошок из молока заморской женщины, — залила горячей водой, размешала и залила в бутылочку:

— Вы, тётушка, не позволяйте ей с братиком драться за грудь, так они вас всю высосут. Разрешите, я её вот этим покормлю. — С этими словами она взяла Ша Цзаохуа на руки. Та вцепилась в матушкин сосок, и он вытянулся, как тетива на рогатке Пичуги Ханя. В конце концов она его отпустила, сосок медленно сжался, как облитая горячей мочой пиявка, но обретал изначальную форму довольно долго. Сердце у меня просто кровью обливалось, и ненависти к Ша Цзаохуа я исполнился тоже из-за этого. Но к тому времени маленькая бесовка уже лежала на руках у барышни Тан и, как безумная, сосала фальшивое молоко из фальшивой груди. Сосала с наслаждением, но я ей нисколько не завидовал. Теперь матушкина грудь снова только моя. Давно я не спал так крепко и спокойно, упиваясь во сне молоком до опьянения и блаженства. Весь сон был наполнен его ароматом!

С тех пор я преисполнился благодарности к барышне Тан. Под грубой серой армейской формой у неё выступали крепкие грудки, она казалась красивой и милой. Они, правда, чуть отвисали, но форму имели первоклассную. Закончив кормить Ша Цзаохуа, она отложила бутылочку, развернула шубу, в которую была закутана девочка, и вокруг разнеслась вонь, как от лисы. Я обратил внимание на то, какая кожа у Ша Цзаохуа — молочно-белая. Надо же, лицо чёрное как уголь, а тело такое белое. Барышня Тан одела её в шёлковый костюмчик, надела шапочку лунного зайца,[74]и получился прелестный ребёнок. Откинула шубу в сторону и принялась высоко подбрасывать хохочущую и довольно агукающую Ша Цзаохуа.

Чувствовалось, что матушка напряглась и выжидала момент, чтобы подскочить и забрать ребёнка. Но барышня Тан сама подошла и передала ей Ша Цзаохуа со словами:

— Командующий Ша, увидев её, очень порадуется, тётушка.

— Командующий Ша? — удивлённо уставилась на неё матушка.

— А вы разве не знали, тётушка? Ваш зять теперь командует Бохайским гарнизоном, у него больше трёхсот солдат и личный американский джип.

— Размечтались, Болтун Лу с Четырёхглазым Цзяном! — яростно прошипел Ша Юэлян, изорвав письмо на кусочки.

— Мы, командующий Ша, в вашей драгоценной дочке просто души не чаем! — с достоинством проговорил посланец отряда подрывников.