– Чтобы двигаться вперед, Томас.

– Куда?

– Если бы мы знали, – вздыхает Нокс, разводя руками. – Наша роль – поддерживать равновесие. Мир сейчас на девяносто пять процентов состоит из темных сил. Мы их хранители. Бог владеет лишь пятью процентами капитала.

– А Бог – это что?

– Прошлый режим. Сила любви и организации, приведшая к ненависти и хаосу, которыми мы управляем. Но не будем углубляться в эти философские вопросы, Томас. Не хочешь спросить меня о чём-нибудь более… личном?

– Нет.

Откинувшись на спинку кресла, Нокс заводит руки за голову.

– Я чувствую, тебе не терпится узнать больше о нашем происхождении…

– Нет, спасибо.

Я поворачиваюсь и выхожу.

Проходя мимо застекленного проема, я ловлю его разочарованный взгляд, который провожает меня к бассейну и до самых ворот. Да, приятель. Проблема в том, что, когда назначаешь себе преемника, становишься от него зависимым. Это единственное, в чём я имею перед тобой преимущество, и я воспользуюсь им по максимуму. Ты сказал, что дал мне ключи. Только не те, что ты думаешь.

Мне не пришлось долго разыскивать мать. Меня вела интуиция и простой расчет: когда у тебя нет будущего, вполне естественно совершить паломничество в прошлое – туда, где ты что-то значил.

Я выхожу из метро и сразу вижу по другую сторону площади, на скамейке, знакомую фигуру. Она неподвижно сидит лицом к казино, с идеально прямой спиной.

Я собираюсь перейти площадь, когда звонит телефон. Керри, наконец-то! Я послал ей с десяток эсэмэсок с тех пор, как вышел из дома. Я так тороплюсь, нажимая на кнопку вызова, что роняю телефон, но успеваю подхватить его на лету.

– Керри! Ты меня слышишь?

– Прекрасно слышу! А ты меня?

Хорошая новость – она снова заговорила. Плохая – ее тон. Восторженно-фальшивый.

– Томас, я сейчас узнала потрясающую вещь!

Я настороженно подыскиваю слова, чтобы открыть ей глаза и не вызвать ссору. Но она продолжает:

– Жозетт Бюрль – не моя мать! Она меня только воспитала! Знаешь, кто моя настоящая мать? Лили Ноктис!

Я подавленно молчу. И внезапно понимаю: ее голос звучит фальшиво не потому, что заржавел за долгие годы немоты. Просто она ломает передо мной комедию.

– Керри… Ноктис сейчас с тобой?

– Как ты говоришь, супер!

Я шепчу:

– У нас серьезная проблема.

– Я знаю! – радуется она.

– У меня та же история с Ноксом.

– Это вообще супер! Я рассказала Лили, что со мной вытворял Бюрль. Она страшно рассердилась, что Жозетт мне не верила! И знаешь что? Лили хочет, чтобы я жила с ней и твоим отцом! Я ее обожаю! И мы сможем видеться с тобой, когда захотим!

– Ты помнишь, где ты была перед нашей встречей в реальности № 1?

– Это так круто!

– Приходи, как только сможешь. Я здесь.

– Окей, я тоже. Мне надо рассказать тебе кучу всего. Но самое потрясающее я не имею права тебе говорить, это секрет. Созвонимся и скоро увидимся – завтра или послезавтра, как ты и хотел. Пока, целую-обнимаю.

Немного утомившись, я отключаюсь. Всё-таки мне больше нравилось, когда Керри была немой. Но речь – это как еда: когда тебя долго морили голодом, набрасываешься на нее и не можешь остановиться.

Я иду мимо аттракционов Луна-парка в сторону казино. И всё-таки я поражен, как стойко она перенесла потрясение. И скорость, с которой отреагировала. Я-то уже был подготовлен. Но с другой стороны, главное, она испытывает облегчение. Жестокость Жозетт, которая обвиняла Керри во лжи, когда та рассказывала о Бюрле, теперь, конечно, уже не так болезненна, поскольку исходит не от настоящей матери. Я-то мог бы упрекнуть Робера Дримма только в его любви ко мне. Эту любовь было трудно выносить, учитывая, в каком состоянии он постоянно находился, пока я рос. Мне было бы легче сердиться на него, стыдиться этого жалкого человека, который отпугивал от меня потенциальных друзей. И хотя нас предназначали совсем для другого, мы должны простить тех, кого всю жизнь считали родителями. В сегодняшней ситуации это, может, наш главный козырь.

Я сажусь на скамейку в тени Чудо-ивы. Неподвижный взгляд матери устремлен на окно ее старого кабинета на третьем этаже. Я набираю полные легкие химического океанского воздуха. Надо действовать очень осмотрительно.

– Есть хорошая новость, мама.

Она смотрит на меня искоса и снова переводит взгляд на окно. Даже не спрашивая, о чём речь. Я бодро продолжаю:

– У нас дома гость.

Она пожимает плечами.

– В каком доме? Это служебное помещение, Томас, его надо вернуть. И уехать. Вот только куда.

Это даже не вопрос, а утверждение. Я отвечаю:

– Надо просто попросить папу. Он скажет Ноктис, и она даст нам отсрочку, пока мы поищем другое жилье.

– Я не хочу с ним разговаривать. Ясно? Ты можешь делать всё что угодно.

Я пережидаю три секунды и ладонью накрываю ее руку:

– Хорошо, я поговорю с ним. Но не скажу, что у нас гость.

Мать смотрит на меня раздраженно.

– Что еще за гость? Надеюсь, ты не притащил в дом заблудшего пса? Ты ведь знаешь, это запрещено, им всем надо делать прививки от собачьего гриппа!

Я говорю с иронией, которая заметна только мне:

– Нет, это не пес. Но он действительно заблудился.

– Делай что хочешь. Я во всяком случае…

Она опускает взгляд на коробку, стоящую у ее ног. Личные вещи, возвращенные министерством. Бутылка воды, планшет, пакетик с жевательной резинкой, мой портрет в рамке. Старое фото, где я еще толстый. Мать обрезала его снизу, чтобы не было видно двойного подбородка. Сейчас меня почти умиляет стыд, который она испытывала из-за моего лишнего веса.

Я слегка сжимаю ее руку, чтобы вывести из прострации.

– Хочешь отомстить Лили Ноктис?

Мать выпрямляется.

– Будь реалистом, Томас.

– Я реалист. Нам ведь нечего терять, так что можно рискнуть.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе очень понравится наш гость. Правда, он объявлен в розыск по всей стране, но его никогда не станут искать в доме, который принадлежит министерству его сестры.

Мать вскакивает:

– Оливье Нокс? Ты же не спрятал у нас Оливье Нокса?

– Ага. Ее заклятого врага. Час назад он явился просить у нас убежища. Я подумал, ты не будешь против.

Она оборачивается и, убедившись, что нас никто не может слышать, осторожно спрашивает: