Я киваю. От ее волнения у меня перехватывает дыхание. Это так похоже на то, что я чувствовал недавно рядом с Робером Дриммом, когда узнал, что я не его сын.

Мы молча беремся за руки. Она шепчет то, что я собирался ей сказать:

– Наши настоящие родители – Робер и Жозетт. Они нас вырастили и воспитали. А Нокс и Ноктис – просто сдали на хранение.

Я мрачно добавляю:

– А теперь вернулись, чтобы забрать свое имущество.

Керри быстро хватает меня за плечи и разворачивает к себе.

– Мы ничего им не должны, согласен?

Я киваю. Она продолжает:

– Знаешь, что я даже думаю? К чему склоняюсь? Что мы вообще не дети этих двух уродов.

– Но есть же доказательства!

– Какие, Томас? Известно лишь, что твое ДНК не совпадает с ДНК Робера, а я была приемной дочерью Жозетт – она мне это подтвердила. Но это не значит, что наши родители именно Нокс и Ноктис! Это может быть кто угодно!

Я в замешательстве грызу ноготь. Не скажу, что я разочарован, но всё же… Странно, как быстро привыкаешь к худшему. И как тяжело потом от него отказываться.

– Не фантазируй, Керри…

– Согласна, будем придерживаться фактов. Так мы можем быть уверены, что не зависим от всяких уз крови и всей этой ерунды. Может, дьяволам вообще не нужно воспроизводиться! Им достаточно кого-нибудь завербовать! Может, меня Ноктис в младенчестве похитила из инкубатора. Что до тебя, так Нокс вполне мог подменить анализ ДНК Робера и убедить тебя, что ты не его сын!

У меня сжимаются кулаки. Не сводя с нее глаз, я хлопаю Керри по плечу:

– Ты гений! Спасибо!

– Еще что-нибудь? – говорит она весело, по-военному отдавая честь.

Я тут же выкладываю ей то, что крутится у меня в голове:

– Слушай, есть одна вещь, которую мы можем сделать прямо сейчас!

– Что?

– Иди в метро. Проезжай девять станций, выходи на «Либерте-Норд» и жди меня на проспекте Первого Всеобщего Перемирия у дома № 45. Я провожу маму домой и приеду туда. Мне кажется, я нашел решение, Керри. Но без тебя ничего не выйдет. Я объясню на месте.

Она удерживает меня.

– Хочешь, я скажу тебе еще кое-что?

Ее голос серьезен, а глаза смеются.

– Давай.

– В параллельных реальностях ты мне показался классным, но и здесь ты ничуть не хуже!

– И ты мне. Я хочу сказать: ты тоже.

– И ты еще ничего не видел.

Я протягиваю ей губы. Керри подставляет мне ладонь. Я хлопаю по ней, и мы расходимся, став сильнее всех на свете.

Честно говоря, не думал, что мать способна меня так удивить. Я всё рассказал ей в метро, пока мы ехали домой. О смерти Пиктона на пляже, о ссорах с плюшевым медведем, о моих путешествиях во времени… И она поверила! С другой стороны, это естественно. Когда реальная жизнь вытесняет нас, мы становимся более восприимчивы к тому, что неподвластно нашему пониманию. Если всё то, что ты знаешь, перестает существовать, к чему отвергать неизвестное?

Всё было правдой в моей истории, кроме конца. Я сказал матери, что Нокс – потрясающий человек, воплощение Добра, полная противоположность своей сестре, поэтому она и устроила против него заговор и упекла за решетку. Ему удалось бежать. Затравленный и растерянный, он пришел просить убежища у женщины, о которой не переставал думать последние тринадцать лет.

– О чём ты, Томас?

Я перевожу дыхание и выкладываю:

– Папа – не мой отец. Это ошибка. В центре репродукции перепутали пробирку. Когда это обнаружилось, Нокса предупредили, потому что он важная шишка. Ему сказали, куда ушла его пробирка – к супругам Дримм. Он ответил, что разрешает меня оставить. Но он не хотел, чтобы вам сказали правду. И еще меньше – чтобы называли его имя. Из-за наследства. Я же мог предъявить на него права. Представляешь, какие миллиарды крутятся на предприятии Нокс – Ноктис?

Лицо матери искажается ужасом от моих первых слов, по ходу рассказа смягчается, но снова вспыхивает гневом, когда я перехожу к заключению. Она топает ногой и шипит сквозь зубы:

– Негодяи! – Мать явно имеет в виду тех, кто скрыл от нее правду, а не тех, что ошиблись пробиркой. – А когда ты об этом узнал?

– Полтора часа назад. Нокс рассказал мне, когда я обнаружил его в гостевом доме.

Мать вздрагивает.

– А доказательства? Генетические доказательства есть?

– Он уверяет, что есть. И ему очень стыдно перед нами. Но если копы его схватят и он будет казнен, государство конфискует всё его имущество. Поэтому он пришел объяснить нам, как заполучить деньги, которые он спрятал. Что нам делать, мама? Будем его спасать или нет? Спрячем?

Мать пристально смотрит на меня, и я вижу в ее глазах истерическую радость и предвкушение реванша.

– Что значит «или нет»? Это же твое наследство, Томас!

Впрочем, она вскоре берет себя в руки. То ли из чувства собственного достоинства, то ли из уважения ко мне. С минуту мать сидит молча. У нее дрожат губы, кулаки судорожно сжаты. Я спрашиваю, что с ней. Она ждет, когда пассажиры отвернутся, и говорит уже гораздо мягче:

– Для тебя тоже, дорогой, эта история, наверное, стала страшным шоком. Оказаться сыном Нокса…

Я отвечаю со скромным достоинством:

– Ничего, мама, я справляюсь. Но ты должна мне помочь.

– Подожди! – спохватывается она. – Где ты собираешься его прятать? Министерство скоро заберет у нас виллу!

– Я спросил у Робера, всё в порядке: Ноктис пока ее нам оставит.

– Но если его обнаружит полиция? Нас арестуют за укрывательство преступника!

– Да нет же! Он укрылся в гостевом доме – а мы и знать не знали, и ведать не ведали.

– Думаешь, нам поверят?

– Это очень опасно, мама, я знаю. Но другого решения нет. Или надо сразу сообщить о нём в полицию.

– Нет, – бормочет мать после минутного размышления. – Каждый имеет право использовать свой шанс.

И в ее глазах появляется какое-то новое выражение, непохожее на жажду мести и алчность.

Я открываю гостевой дом и застываю на пороге. Нокса нет в кресле-качалке. Он сидит в костюме прямо на полу посреди комнаты, закрыв глаза и сложив руки на коленях. Он сильно изменился. Кожа стала дряблой, щеки ввалились, в сильно поредевших волосах появились седые пряди.

Мать, стоя на пороге, смотрит на него с тревогой и недоумением:

– Он медитирует?

Моя голова вдруг заполняется леденящим холодом.

– Нет, мама. Он занят переносом.