– Но… почему мы? Почему он пришел именно к нам?

– Это секрет, мама. Он просил пока ничего тебе не говорить. Я пообещал – чтобы он доверял мне.

Мать смотрит на меня растерянно. И тут ее осеняет:

– Ты хочешь заключить соглашение с Лили Ноктис? Обменять ее брата на мое восстановление на работе? Поэтому ты разрешил ему укрыться у нас?

Очевидно, матери нравится такое объяснение. Однако я спешу развеять ее заблуждение.

– Но тогда для чего ты это делаешь? – спрашивает она, не скрывая разочарования.

Я кладу ей руку на плечо и обнимаю.

– Это доброе дело, мама. Очень важно делать добрые дела.

Я покупаю матери сэндвич и оставляю на скамейке обдумывать ситуацию, а сам иду встречать Керри, которая только что прислала сообщение о своем приезде. Я нахожу ее рядом со входом в Луна-парк у большого колеса обозрения. Она бежит мне навстречу и бросается на шею.

– Мой брат, ты – мой брат! Как это классно!

Керри порывисто обнимает меня. Я растерянно отстраняюсь.

– Почему классно?

– Потому что мы станем друзьями на всю жизнь, и я могу быть спокойна, что между нами ничего не будет!

Она напрягается, глядя на мои руки, сжимающие ее талию. Я послушно выпускаю девушку из объятий.

– Понимаешь, Томас, дело не в тебе лично, но ты всё-таки парень. А после того, что я пережила с Бюрлем…

Я перебиваю, чтобы расставить все точки над «i». Если Нокс – мой отец, а Ноктис – ее мать, то я ей не родной брат, а двоюродный. И даже еще дальше: ведь Ноктис – только наполовину сестра Нокса.

– Мне наплевать, ты всё равно мой брат!

И она, чмокнув меня прямо в губы, отступает с сияющей улыбкой.

Ладно, окей. Если она называет это дружбой, я не против.

– Между нами ведь всё будет просто, да?

Я соглашаюсь. Всё просто, не считая того, что мы с ней потомки Дьявола. Я деликатно напоминаю Керри об этом.

Она пожимает плечами.

– Ты веришь в эту чушь? Да они просто жалкие фантазеры. Двое ненормальных, которые выделываются, несут какой-то допотопный бред. Вот Бюрль – настоящий дьявол, и где он теперь? Потому что не надо ко мне лезть! Слышал по телефону, как я ее обдурила, эту сказочницу?

Я молчу. Как знакомо! Я тоже поначалу принижал противника – инстинктивно, из желания ослабить. Но когда принижаешь врага, ты его недооцениваешь и этим, наоборот, делаешь еще сильнее.

– Может, они и сказочники, но ты видела, какие у них возможности. Хронографы и прочее… И бессмертие тоже. Да, у нас нет доказательств, но ведь они не стареют. Нокс сказал, что им сто пятьдесят лет. И если мы такие же, как они…

– Мы не такие! – горячо возражает Керри и толкает меня к решетке «поезда-призрака». – Мы с тобой наполовину люди!

– Но и они тоже! Так Дьявол и действует с тех пор, как существует мир! Он воспроизводит себя сразу в двоих. Работает в паре, чтобы не загнуться от скуки. Бессмертие, когда ты один, – это невыносимо. Но даже вдвоем им здесь надоело, и они хотят найти себе замену в игре.

– Я не дура и всё поняла! Раньше они занимали другие тела под другими именами, а сейчас хотят сделать из нас свою копию. Прощайте, Нокс-Ноктис, привет, Дримм-Лангмар!

– Если мы согласимся, Керри! Только если мы согласимся! Это они сказали совершенно определенно. По крайней мере, мне.

– Это правда, – соглашается моя сводная кузина, сунув руки в карманы джинсов. – Ладно, что же мы будем теперь делать?

Я недоуменно развожу руками, словно вынужден объяснять очевидное:

– Добро. Чтобы бороться со Злом. Это то, что можно сделать прямо сейчас.

– А какое добро мы можем сделать сейчас?

– Хотя бы заботиться о тех, кого мы любим. И об остальных тоже. Всех простить и полюбить, вот.

Керри недоверчиво почесывает нос:

– Какой-то девчачий план.

– Вовсе нет! Дьявол питается ненавистью. Значит, любовь его убивает!

Она хмурится и говорит озабоченно:

– Постой… но что тогда будет с нами? Если мы – дьяволы на пятьдесят процентов, это самоубийство!

Встревоженный, я размышляю, как возразить. И нахожу:

– Когда мы вырываем сорняки, мы освобождаем место для полезных трав и помогаем им расти. Согласна?

– Ты прав. И наоборот – если уничтожать Добро, вырастишь только Зло. Этого они от нас и ждут, негодяи. Как же нам быть?

– Ты продолжаешь ломать комедию с Ноктис, как только что по телефону: изображаешь восхищение, любовь к мамочке, делишься какими-нибудь девчачьими секретами, не знаю…

– Не беспокойся, поняла. А ты?

– Буду так же морочить голову Ноксу, но в мужском варианте. Конфликт поколений, юный уважает старого, а тот не сдается, но уступает, все дела… Я с матерью готовлю для него один страшный план. Потом объясню.

– Купишь мне сахарную вату?

Несмотря на улыбку, в голосе Керри звучит глубокая печаль.

Я смотрю на витрину, у которой она остановилась. Хозяин разговаривает с хозяйкой тира по соседству. Я беру стержень с подставки, просовываю его в центрифугу с розовой пеной и протягиваю Керри. Мы продолжаем идти, делясь друг с другом нитями искусственного сахара, которые мгновенно тают на языке.

– Как дела у Робера Дримма? – спрашивает она.

Я рассказываю. В ее глазах вспыхивает ненависть, когда она слышит, как подло Нокс заставил меня мучить собственного отца.

– Робер – потрясающий человек, – вздыхает Керри. – Его уроки литературы – единственное хорошее, что было в моей жизни.

Я не знаю, что ответить. Она стирает с носа остатки сахарной паутины и, помолчав, продолжает:

– Знаешь, Томас, со мной происходит странное. Я всегда старалась, несмотря ни на что, любить Жозетт, ведь всё-таки она моя мать. Находила оправдания… Теперь я ничего ей не должна. И в то же время это всё меняет. Знаешь, я начинаю ее понимать. Тринадцать лет назад она работала у Ноктис. Она не могла родить сама и удочерила ребенка своей начальницы, которой было не до того. Всё сложилось как нельзя лучше для обеих. А потом она потеряла мужа, и Ноктис познакомила их с Бюрлем… Чтобы у меня был отец.

Керри забирает у меня вату, пока я ее не прикончил.

– Жозетт любила этого негодяя как сумасшедшая. Наверное, искренне не подозревала, на что он способен. Она только видела, как он тратился на то, чтобы я была самая красивая, самая умная, первая во всём… Странно, но я вдруг стала меньше на нее злиться, ведь в самом начале она всё-таки меня выбрала. Это ведь свидетельство любви, правда? Может, и я полюблю ее по-настоящему – теперь, когда у меня тоже есть выбор.