Французской супруге злосчастного Ричарда было в ту пору всего десять лет, и когда ее отец, Карл Французский, услыхал о бедах девчурки и ее бесприютном житье на чужбине, он сошел с ума, что в последние пять-шесть лет проделывал довольно часто. Французские герцоги Бургундский и Бурбонский собрались идти вызволять бедную малышку, не слишком о ней печалуясь, но рассчитывая урвать что-нибудь у Англии. Бордосцы, испытывавшие какое-то суеверное благоговение перед памятью Ричарда, родившегося в Бордо, целовали крест, называя усопшего — ни много ни мало — первейшим человеком во всем его королевстве и обещаясь показать англичанам, где раки зимуют. Однако пораздумавшись о том, что местные дворяне ограбили их и весь французский народ и что английское правление — бесспорно лучшее из двух, они поостыли, и два герцога, при всем своем могуществе, ничего не сумели предпринять без войска. Тогда начались переговоры между Францией и Англией о возвращении неудачливой маленькой королевы, со всеми ее драгоценностями и отданными за ней двумя тысячами золотых франков, домой в Париж. Король охотно соглашался отослать восвояси юную даму и даже драгоценности, но заявил, что с деньгами расстаться не может. И вот она наконец была в целости и сохранности доставлена в Париж — без своего приданого, из-за чего герцог Бургундский (двоюродный брат французского короля) разругался с герцогом Орлеанским (родным братом французского короля), и эти два герцога ввергли Францию в новые бедствия.

В Англии по-прежнему носились с идеей покорить Шотландию, поэтому Генрих пошел к реке Тайн и потребовал, чтобы король шотландский присягнул ему как сюзерену. Получив отказ, он двинулся к Эдинбургу, однако мало чего этим достиг. Поскольку у англичан исчерпались запасы продовольствия, а шотландцы держались настороже, не принимая сражения, Генрих был принужден отступить. Вечная честь ему и хвала за то, что в этой вылазке он не жег деревень и не истреблял населения, но, напротив, зорко следил, чтобы его вояки не насильничали и не мародерствовали. В свои варварские времена он подал миру великий пример!

Война между обитателями пограничных областей Англии и Шотландии длилась целый год, по прошествии которого граф Нортумберлендский, вельможа, помогший Генриху завладеть короной, взбунтовался против него — вероятно, потому, что Генрих не смог удовлетворить его непомерных аппетитов. Жил тогда один валлийский дворянин по имени Оуэн Глендовер, обучавшийся в лондонской судейской гильдии, а затем служивший покойному королю. Имение его в Уэльсе прибрал к рукам могущественный сосед, родственник нынешнего короля. Поискав правды и не найдя ее, Оуэн взялся за оружие, был объявлен вне закона и провозгласил себя государем Уэльса. Он представлялся колдуном, и не только народ валлийский имел глупость ему верить, но даже сам Генрих, который трижды совался в Уэльс и триады был изгоняем оттуда дикостью природы, дурной погодой и военным мастерством Глендовера, полагал, что побежден чарами валлийца. Однако, отступая, он успел захватить в плен лорда Грея и сэра Эдмунда Мортимера. Позволив родичам лорда Грея выкупить его, король не удостоил такой милости сэра Эдмунда Мортимера. Так вот сын графа Нортумберлендского Генри Перси, по прозвищу Готспер, или Горячая Шпора, женатый на сестре Мортимера, вроде бы обиделся за шурина и поэтому вместе с ощом и еще кое-кем из лордов ускакал к Оуэну Глендоверу и восстал против Генриха. Крайне сомнительно, чтобы это была настоящая причина возмущения. Скорее — предлог. Мятеж тщательно готовился и объединил великие силы. Достаточно сказать, что в нем участвовали Скруп, архиепископ Йоркский, и граф Дуглас, могучий и доблестный шотландский тан. Король не мешкал, и два войска сошлись близ Шрусбери.

В каждом из них было на круг по четырнадцати тысяч человек. Ввиду немочи старого графа Нортумберлендского войском мятежников предводительствовал его сын. Король облачился в обычные латы, дабы обмануть неприятеля, а четыре вельможи, с той же целью, надели королевские доспехи. Бунтовщики пошли ломить стеной и в первые же минуты уложили всех четырех лжекоролей и опрокинули королевский стяг. Принцу Уэльскому раскроили лицо. Но он был храбрейшим и искуснейшим из воинов, когда-либо ступавших по земле, и сражался так хорошо, что королевское войско, воодушевленное его геройским примером, сплотилось и изрубило бунтовщиков на куски. Готсперу пронизало стрелой череп, и столь полным было поражение, что один этот выстрел сокрушил всю крамолу. Граф Нортумберлендский сдался тотчас после того, как усльхал о смерти сына, и получил прощение.

Однако брожение продолжалось. Оуэн Глендовер ускользнул в Уэльс, а средь невежественной черни распространился нелепый слух, будто король Ричард жив. Диву даешься, как это люди могли поверить в подобную чушь! Наверно, они считали, что придворный шут покойного короля, сильно на него смахивавший, и есть их государь. Словно бы, недотерзав страну при жизни, Ричард вздумал еще малость потерзать ее после смерти. Но это не самое худшее. Юный граф Марчский и его брат были похищены из Виндзорского замка. их поймали вместе с похитительницей, некой леди Спенсер, которая свалила всю вину на собственного брата, того самого графа Ратлевдского, что некогда раскрыл заговор, а теперь стал герцогом Йоркским. Герцога лишили собственности, хотя и не головы. Затем старый граф Нортумберлендский, еще несколько лордов и пресловутый Скруп, архиепископ Йоркский, примыкавший к бунтовщикам, сговорились прилепить к церковным вратам листок, в котором обвиняли короля во множестве преступлений. Поскольку Генрих наблюдал за ними недреманным оком, их всех схватили, и архиепископ был казнен. Впервые в истории Англии церковного иерарха покарал закон — король на этом стоял и своего добился.

В ту пору произошло еще одно замечательное событие: в руках Генриха оказался наследник шотландского престола девятилетний Яков. Шотландский король Роберт посадил сына на корабль, спасая его от умыслов родного дядюшки, но по пути во Францию ребенка волею случая захватили какие-то английские моряки. Он провел в плену девятнадцать лет и, многому научась в своей тюрьме, сделался прекрасным поэтом.

Если не считать отдельных стычек с валлийцами и французами, Генрихово царствование протекало довольно спокойно. Несмотря на это, король не знал радости и, вероятно, мучился угрызениями совести из-за того, что неправедно завладел престолом и вогнал в гроб своего жалкого двоюродного брата. Принц Уэльский, хотя храбрый и великодушный, был, по рассказам, гулякой и буяном и будто бы даже замахнулся мечом на Гаскойна, председателя Суда Королевской Скамьи, потому что тот не пожелал поступиться законом ради одного из его собутыльников. Тогда председатель будто бы приказал немедленно увести дебошира в карцер. Принц Уэльский будто бы безропотно подчинился, и король будто бы воскликнул: «Счастлив монарх, имеющий столь беспристрастного судью и столь законопослушного сына!». Все это очень мало похоже на правду, так же как и другая история (великолепно обработанная Шекспиром), согласно которой принц однажды взял корону из опочивальни спящего родителя и примерил ее себе на голову.

Король день ото дня хирел. Лицо у него страшно зачирело, с ним стали случаться жестокие припадки падучей, и черная тоска грызла ему грудь. В конце концов, не дотворив молитвы перед ракой святого Эдуарда в Вестминстерском аббатстве, он в чудовищных корчах грянулся на пол, был перенесен в трапезную и там преставился. Существовало предсказание, что Генрих умрет в Иерусалиме, каковой, вестимо, не есть Вестминстер. Но поскольку трапезная аббатства издавна называлась Иерусалимской палатой, народ говорил, что это один черт, и был вполне удовлетворен свершившимся.