– Твои речи о политике могут плохо сказаться на нашем будущем ребенке. Ты бы лучше взял гитару и спел: все-таки для девочки полезнее слушать хорошую музыку, чем речи про дебаты в парламенте и возможность военного переворота.

– А кто тебе сказал, что у нас будет девочка? – искренне удивился Дин. – У нас будет мальчик и только мальчик. Мне нужен наследник, который станет мне другом и помощником в поисках справедливости. И понять он это должен, находясь еще в утробе своей матери. Ведь правда, сын, ты будешь мне помощником?

Сказав это, Дин припал к еще не округлившемуся животу жены и приложил к нему ухо. Патрисия в ответ засмеялась и, сжав голову мужа в своих ладонях, долго не отпускала его от себя. В такие мгновения она испытывала к Дину сильнейший прилив нежности и с болью в душе думала, что таких приливов в их отношениях становится все меньше и меньше.

До отъезда Дина в Женеву оставалось несколько дней, когда ситуация в стране стала стремительно накаляться. 7 июня ВКТ провела очередную всеобщую забастовку, в которой приняло участие более 4 миллионов человек. Однако президент и правительство не собирались идти ни на какие серьезные уступки. Более того, президент Ильиа даже делал демонстративные шаги, которые должны были показать его недоброжелателям, что он их не боится и не собирается сворачивать с избранного пути. Так, 8 июня новый посол Советского Союза в Аргентине Юрий Вольский вручил верительные грамоты и личное послание председателя Совета министров СССР Алексея Косыгина президенту Аргентины, и два дня спустя текст этого послания был опубликован на страницах газеты «Пренса». В документе указывалось, что хотя системы у двух стран разные, но интересы общие: упрочение всеобщего мира, обеспечение невмешательства во внутренние дела государств, прекращение гонки вооружений, окончательная ликвидация колониальной системы. Когда Дин читал текст послания в своем кабинете в телецентре, он был готов подписаться под каждым из этих пунктов. Однако в то же время он понимал, что этот документ становится главным аргументом в борьбе оппозиции с действующим президентом: после него никаких попыток примирения между враждующими сторонами уже быть не могло. Как говорится, ставки сделаны, господа!

12 июня, в тревожное для Аргентины время, Дин в компании Варелы и еще нескольких человек из Аргентинского совета мира улетел в Женеву. На следующий день там открылась сессия ВСМ, которая стала эпохальной: на ней был избран новый генеральный секретарь этой организации – 47-летний Ромеш Чандра. Кроме этого был расширен Президиум ВСМ: вместо прежних 6 человек в нем теперь стало заседать 13.

Вечером 16 июня Дин с товарищами вернулись в Аргентину, а два дня спустя там произошли события, которые стали катализатором всего, что случится вскоре. В тот день 18 июня командующий сухопутными войсками генерал Паскуаль Пистарини направил государственному секретарю по армии генералу Рамону Кастро Санчесу список из 10 требований, выдвинутых оппозиций. В число этих требований входили: проведение радикальных экономических реформ, усиление репрессий против врагов режима – коммунистов и перонистов.

В тот же день был нанесен сильный удар по коммунистам: судья избирательного трибунала Аргентины, ссылаясь на статус политических партий, отказал компартии в праве юридического лица для осуществления нормальной деятельности как в Буэнос-Айресе, так и по всей стране под предлогом, что она «не уважает демократические постулаты».

Как и следовало ожидать, президент Ильиа проигнорировал требования военных, более того – решил дать им бой. В ночь на 28 июня президент объявил об отставке Пистарини. Тот в ответ поднял мятеж, который поддержала значительная часть вооруженных сил страны. В течение последующих нескольких часов войска мятежников захватили все ключевые объекты: почтамт, здание телефонной станции, правительственные теле– и радиостанцию, здание Национального конгресса. Была взята в кольцо резиденция президента – Каса Росада (Розовый дворец) на площади Пласа-де-Майо. Ильиа приказал верным ему частям гренадеров защищать дворец, однако силы были неравны. Да и сам президент остался в одиночестве – вице-президент Карлос Перетте той же ночью сбежал в Уругвай. В такой ситуации, понимая, что сопротивление может привести только к лишнему кровопролитию, Ильиа сложил с себя полномочия президента. Спустя несколько часов мятежники объявили имя нового руководителя страны, которое, впрочем, ни для кого не было секретом – генерал Хуан Карлос Онганиа. Он объявил о планах нового руководства на ближайшее время, среди которых значились: запрет на забастовки, роспуск партий, Национального конгресса, Верховного суда. Все то же самое, что было в Бразилии после свержения там президента Жоао Гуларта. Так что получалось, что Онганиа съездил в Бразилию не без пользы.

После переворота Дин прекрасно понимал, что дни его в Аргентине сочтены. Нет, они с Патрисией, конечно, могли остаться жить здесь и дальше, однако полноценной эту жизнь уже назвать было бы нельзя. Если год назад, еще при Ильиа, их едва не убили в собственном доме, то теперь за их жизнь никто бы не дал и ломаного гроша. Может быть, будь он один, Дин и принял бы брошенный ему вызов, уйдя вместе с коммунистами в глухое подполье, однако ему надлежало теперь думать не о себе, а о Патрисии и их будущем ребенке. Поэтому, когда сразу после переворота Дин получил приглашение прибыть в американское посольство, он прекрасно знал, о чем с ним там будут говорить и какой ответ он им даст.

Помощник посла принял его вежливо, но это была деланая вежливость – посла выдавали его холодные глаза и еле уловимая усмешка в уголках губ. Он даже не пригласил Дина сесть, а прямо с порога объявил ему, что им с женой лучше покинуть страну.

– Американское правительство снимает с себя всякую ответственность за вашу дальнейшую судьбу, мистер Рид, – сказал посол, восседая в кресле. – Если с вами что-то случится, это будет ваша собственная вина.

– Это все, что вы хотели мне сказать? – спросил Дин.

– Да, не более того, – развел руками посол. – Разве что могу дать еще один совет: на родину вам тоже лучше не возвращаться. Ваша карьера там вряд ли продолжится.

– Ваш совет лишний: я привык устраивать свою судьбу без чьих-либо советов, – ответил Дин, после чего поспешил покинуть негостеприимный кабинет.

В тот же день они с Патрисией стали думать, куда им лучше всего уехать. Пэтси хотела вернуться на родину, к маме, но Дин сумел убедить ее, что это не лучший вариант, рассказав о разговоре с послом.

– В Америке наша жизнь обещает быть не лучше, чем здесь, при теперешнем режиме, – сказал Дин.

– Но это только в том случае, если ты не бросишь заниматься политикой, – попробовала уговорить мужа Патрисия. – Подумай о нашем ребенке, Дин.

– Пэтси, мы уже с тобой об этом неоднократно говорили, но ты снова и снова заводишь этот разговор, – в порыве раздражения Дин вскочил из-за стола. – И прошу тебя, не надо каждый раз поминать нашего ребенка! Я хочу его рождения не меньше, чем ты, и люблю его так же сильно, как и ты. Но если я соглашусь с твоим условием, будет еще хуже. Как ты себе представляешь мою жизнь без политики? Я стану добропорядочным фермером или буду бренчать на гитаре в каком-нибудь захолустном городишке? Меня уже не изменить, понимаешь? Если я изменюсь, то наши хорошие отношения тоже мгновенно закончатся.