Мирани огляделась. Ветер усилился, вращал маски всё быстрее, в прорезях для глаз зияла темнота.

Она спросила:

— Гермия, где ты?

«Скажи ему вот что. Он должен идти обратно. Ни один смертный не может пройти через Девять Врат и вернуться. Неужели он думает, что его любви достаточно для такого подвига? Что он — герой, бессмертный и неуязвимый? Скажи — его терзает не любовь, а гордыня. Он меня убил. Чего еще он хочет?»

На небе собирались тучи. Они шли с востока, оттуда, где встала луна. Громадные жернова, исполненные бури, пронизанные ослепительными искрами молний. Мирани тревожно огляделась. Костер пылал неподалеку, в глубине рощи, однако вряд ли там можно найти убежище. Она хотела снять маску с ветки, забрать с собой, но голос в отчаянии закричал: «НЕТ!»

Поздно. Мирани испуганно отдернула руку, и в тот же миг в маску ударила молния. Прорези для глаз обмякли и закрылись, по щекам потекли капли, похожие на золотые слезы. Рот изогнулся; металл, опаленный чудовищным жаром, расправился, поник, растаял. Зарокотал гром.

Мирани воскликнула:

— Гермия, подожди! Куда мне идти? Что делать?

С изуродованных губ сорвался вздох. Слова получались сдавленные, неразборчивые.

«Солнце…»

— Что? Скажи!

«Скарабей…»

Прекрасная маска превратилась в трясущуюся морду какого-то чудовища. Вся ее красота ушла, золотые диски, звякнув, упали с расплавленных проволочек. Мирани отступила на шаг, подняла глаза — и увидела молнию. Через секунду загрохотал гром, прокатился по равнине оглушительным эхом. Налетел порыв ветра; он растрепал Мирани волосы, раздул платье. Деревья стонали и гнулись. Дождь вцепился в лицо, как холодные злобные пальцы.

Мирани бросилась бежать, забилась в лесную чащу, под переплетенные ветки олив, в опавшую листву, скрытую между стволами приземистых скрученных деревьев. Дождь промочил ее до костей, и она застонала, пораженная свирепой силой муссонного ливня. Сквозь водяную пелену почти ничего не было видно, костер нимало не приблизился. Мирани брела, спотыкаясь о корни, проваливаясь ногой в змеиные норы, а деревья, словно уродливые дриады, оборачивали сучковатые лица и злобно смотрели ей вслед.

Потом, забившись под низко склоненную ветку, Мирани подняла глаза и увидела его.

Он сидел у костра, спиной к ней. На нем был темный плащ; он обернулся — и заостренная, как морда шакала, звериная маска словно учуяла ее трепет. В красных глазах сверкали отблески пламени.

— Я беспокоюсь, Мирани, — сказал он, снял маску, и она увидела белое сияние его лица. — Северяне взломали ход на Второй Уровень. Они врываются в гробницы.

— Так я и думал, — говорил Сетис, расхаживая по комнате. — Они перестали копать на северной стороне и сосредоточили людей в пустыне. На том участке, где выходят каменные породы, прямо под Стеной. А это плохо.

Он поднял глаза, ожидая, что Шакал спросит — почему, но грабитель могил хранил удручающее молчание. Первым заговорил Лис:

— Поясни, красавчик.

Сетис уселся на стол.

— Примерно там находится гробница Ахероэса. Она древняя, находится неглубоко. Вам она известна?

— Да, — лениво отозвался Шакал. — Кажется, однажды мы ее обчистили. Ингельд там ничего не найдет. — Он отпил воды из кубка эбенового дерева.

— Но из нее ведет множество туннелей. Почти все они ложные, заканчиваются тупиками, но за саркофагом скрывается потайная дверь в галереи Третьего Уровня. Если они ее найдут, их уже ничто не остановит.

Лис выругался.

— Мы ее так и не нашли.

— Вспомни, Лис, мы проникли и ушли за одну ночь.

— Там наверняка ловушки.

— Ингельд пошлет вперед рабов. — Шакал обернулся к Криссе — та с притворной скромностью сидела на скамейке у окна. — Госпожа! Как продвигается расчистка Оракула?

Она соскребла грязь с накрашенного ноготка.

— После того, как твои люди установили ту штуковину для подъема камней, дела пошли быстрее. Однако когда Ретия узнает, что там побывали посторонние, она придет в ярость.

— Ее гнев пугает меня, — мягко произнес Шакал и отпил еще глоток. Лис украдкой поглядел на него. Сетис перехватил этот взгляд.

— Расчистка продвигается. — Крисса пожала плечами. — Но на это уйдет еще много недель.

— У нас нет многих недель. Надо успеть до Дня Скарабея. — Грабитель могил выглянул из комнаты на открытую террасу. — Принц Джамиль?

— Повелитель воров, я всего лишь пленник. Мое желание вам известно. Достаньте мне лодку и позвольте отплыть к императорскому флоту. Госпожа Ретия, очевидно, потерпела неудачу. Добравшись туда, я приведу моих людей, мы скинем варваров в море, и Оракул снова станет свободным.

Шакал с улыбкой постучал пальцем по черному бокалу.

— О да. На первый взгляд всё очень просто. — Он отодвинул бокал, встал и подошел к рослому принцу. — А что потом? Народ Двуземелья устал от тирании, мой господин. Если не Аргелин, то Ингельд. Если не Ингельд, то император. Это что — цена, которую мы должны заплатить за то, что мы слабы, не имеем войска и нет над нами иной власти, кроме слов Бога? Когда-то мы сами правили собой; мой отец был членом Совета, пока его голову не водрузили над воротами Порта. Ты говоришь, Оракул станет свободен. Но во дворце Архона поселится сатрап, а на улицы войдет новая армия. — Он поморщился. — А моя голова, скорее всего, тоже украсит ворота.

Сетис бросил взгляд на Криссу. Она косилась на него из-под ресниц. Он сглотнул и заявил:

— Я думаю, надо сосредоточить усилия на Оракуле. Работать должны все, не только Девятеро. — Он заставил себя улыбнуться ей. — При всем уважении, пресветлая, жрицы — не… не самые сильные люди на свете. Несколько крепких мужчин…

Крисса высокомерно повела плечами.

— Я обсужу это с девушками.

Сетис сомневался, что она вообще скажет им об этом. У него язык чесался рассказать Шакалу, какова она на самом деле. Но он лишь кивнул.

Шакал налил себе еще воды. Его тонкие пальцы, сжимавшие деревянный кубок, слегка дрожали. Он сказал:

— Обсудите, и поскорее, пресветлая.

Она встала и, покачивая бедрами, вышла. Подол складчатой юбки дразняще пощекотал руку Сетиса. Вслед за ней слуги проводили Джамиля. Как только они вышли, Сетис обернулся к Шакалу, но не успел сказать ни слова: Лис оттолкнул его и схватил вожака за локоть.

— Сядь, — велел он. — Пока не упал.

И подвел повелителя воров к креслу. Шакал тяжело рухнул в него. Его кожа лишилась красок, он потер лицо дрожащими пальцами. Заговорил — голос звучал хрипло.

— Заприте дверь. Пусть никто не входит.