– Но почему? – взвыл Саша.

– Во-первых, потому что Охотники практически ни с кем не взаимодействовали. Чаще всего они добивались того, чтобы им хотя бы не мешали. Во-вторых…

– Ангела Викторовна, – довольно невежливо перебила ее Зейнур. – Простите, но я давно хотела спросить.

– Что же с вами делать, госпожа Икрамова? Спрашивайте, раз приспичило…

– Откуда у вас столько информации? Вы все время повторяете нам, что вот это секретно, то секретно, это только при допуске, а вот это вообще никто не знает. А вы – знаете. Как? Вы же, извините, все-таки просто преподаватель!

Профессор Румкорф долго молчала. Видно было, что она колеблется, хочет и не решается о чем-то рассказать. Наконец, она тяжело вздохнула и ответила – похоже, сама себе:

– Ай, да к чертям. Сколько можно ходить вокруг да около?

Она поглядела на замершую в ожидании Зейнур.

– Да, вы правы. Похоже, пришло время, когда надо кое-что прояснить. Видите ли, Зейнур… видите ли, коллеги, – поправилась Румкорф, обращаясь уже ко всей аудитории. – Дело в том, что Румкорф – моя фамилия по мужу. Настоящей же своей фамилии, которую мне дали родители в Германии, при рождении, я, конечно, не помню. Маленькая была, да и проблемы с памятью… Как, собственно, не помню и родителей, погибших при бомбежке Рутцендорфа, моего родного города. Меня усыновил советский офицер.

Зейнур закусила губу, ее глаза стали огромными, девушка приложила ладонь к губам.

– Моя фамилия по отцу – Иванцова. И да, я лично встречалась со старшиной Нефедовым. Тогда, сама того не желая, я послужила инструментом для одной из операций Охотников. И, раз уж мы об этом заговорили, слушайте…

– Рыбалка тут знатная, нечего сказать.

Человек, который произнес эти слова, раскатав резиновые болотники, поглубже зашел в воду неширокой речки. Качнул тальниковым удилищем, наспех обструганным, с клочками сочной коры, забросил крючок со свежим червяком подальше. Пробковый поплавок запрыгал на мелкой ряби.

– Правда, рыбешка мелковата. Вот, помню, под Курском…

Договорить он не успел, леска дернулась раз и два, поплавок ушел под воду. Ловко, не торопясь, человек повел удилищем. Схватил широкой ладонью бьющегося карася, выдрал крючок, бросил рыбу на траву.

– А этот, смотри-ка, даже не с мизинец. Ну, будет у нас с тобой уха!

– Уха – это хорошо, – отозвался второй человек, неподвижно сидящий на берегу. Он притушил окурок папиросы, бросил его в маленький костерок. Хрустнул суставами, потянувшись длинно, с удовольствием. – Уха, можно сказать, пища богов.

Рыбак собирался закинуть наживку еще раз, но вдруг прислушался. Рука с удилищем замерла. Он вышел из воды, поскрипывая мокрой резиной сапог, выдернул заправленные под ремень полы брезентового пыльника, надетого поверх армейского кителя.

– Так-так, – сказал, ни к кому не обращаясь. Бросил удилище под куст и принялся снимать пыльник.

Невдалеке послышался шум мотора, и на поляну, подскакивая на кочках, влетел запыленный «виллис», погромыхивая сочленениями. Машина еще не успела остановиться, как из нее ловко выскочил молодой лейтенант с офицерской планшеткой на боку. Подбежал, четко козырнул.

– Товарищ полковник…

– Чего там у тебя? – резким жестом руки прервав его доклад, буркнул полковник Иванцов. – Давай уже.

Лейтенант, запыхавшийся от усердия, козырнул еще раз и протянул полковнику пакет. Иванцов нетерпеливо, с хрустом плотной бумаги, вскрыл его, пробежался глазами по строкам.

– Хрен нам с тобой в обе руки, а не уха, – досадливо дернул он щекой. – Митрохин!

– Я! – отозвался шофер «виллиса».

– Рыбу прибери, понял? Вечером что-нибудь сообрази там…

– Сообразим, – шофер лязгнул дверцей, достал откуда-то небольшое жестяное ведерко и принялся собирать еще трепыхавшихся на траве карасей.

– Поехали, – полковник мотнул головой, бросил пыльник на руки лейтенанту.

– Сейчас. Костер только потушу, – отозвался Степан Нефедов.

* * *

Полковник Иванцов прошелся по комнате.

Под подошвами хромовых сапог противно поскрипывала кирпичная крошка. Армейская разведка наспех расположилась в приземистом одноэтажном здании, которое осталось целым после яростных артобстрелов и штурма городка Рутцендорф – помогли толстые, на совесть положенные кирпичные стены. Старик сторож, которого отыскали тут же, в подвале, бормотал, что в здании раньше находился детский приют, но Иванцов, впервые перешагнув порог, понял это и сам. Остро, в самое сердце его кольнул вид разломанных железных кроватей детского размера, наваленных в углу небольшого зала. Виду полковник не подал, только сильнее нахмурился, вспомнив о своей больной дочке, оставшейся в Москве.

Из бывшего приюта тоже пришлось выбивать немцев – и, судя по всему, не только пехоту. Одна стена зала была оплавлена до самого кирпича и жирно, стеклянисто блестела. Вошедший вслед за Иванцовым старшина Нефедов бросил короткий взгляд на стену, и, походя, мазнул кончиками пальцев по кирпичам. Понюхал пальцы, хмыкнул.

– Что? – спросил полковник, перешагивая какое-то тряпье. – Огнеметом шарахнули?

– Шарахнули, да не огнеметом. Это «торсхаммер», рунический квадрат. Кто-то не пожалел себя, вложился как надо, аж до сих пор отдает. В этот угол лучше не садиться и ничего тут не делать, а то можно нахвататься всякого…

– Слышал? – кивнул Иванцов сопровождавшему их капитану. Тот покосился на Нефедова, заметил знак Охотника на гимнастерке, коротко кивнул – уважительно, соглашаясь.

– Распоряжусь.

Полковник толкнул скрипнувшую дверь, вошел в небольшую комнату – видимо, кабинет директора или распорядителя приюта, – остановился у тяжелого, приземистого дубового стола с ножками в виде резных львиных лап. На прожженном зеленом сукне была разложена карта городка и окрестностей, над которой склонились трое. При виде полковника двое выпрямились и встали по стойке «смирно», третий же не переменил позы, оставшись как был – почти навалившись грудью на карту, просыпая на нее папиросный пепел. Только блеснул стеклами круглых очков на Иванцова.

– Бросай курить, Владимир Иваныч, прокоптился уже весь, – гуднул тот, пожал руки всем троим. – Степан, иди сюда.

Нефедов молча кивнул каждому из троицы, подошел к карте, машинально провел большими пальцами под ремнем, заправляя складки гимнастерки. Отступил к стене, привалился плечом.

– С чего начнем? – спросил полковник. – Товарищ майор, давайте-ка, докладывайте.

Майор Полторацкий, назначенный комендантом Рутцендорфа, кашлянул в кулак.

– Значит, так, – сказал он. – Обстановка в городе спокойная, дома и улицы зачищены. Немцев из числа военных нет. Ни людей, ни… – он запнулся, глянул на Нефедова. – …ни альвов, никого. Последний огневой контакт был вчера, выкурили из подвала ополченца. Старый дед, из ума совсем выжил. Разведка сумела его взять живьем, отобрали старую берданку, навтыкали по шее и сдали в особый отдел. Комендатура работает, ведется фильтрация. Саперы прошли, мин не обнаружено. С местным населением бойцы ведут себя аккуратно. Все спокойно. Только вот…