Впрочем, в официальной византийской доктрине государство сравнивалось с телом вовсе не в раннехристианском смысле – и не потому, будто все подданные империи стали истинными членами Церкви. Образ «тела империи» возник из языческого мышления. Само государство представлялось как сообщество, установленное Богом, и охватывало все сферы жизни. Зримым представителем Бога, исполнявшим волю Его и распространявшим Его блага, был император. Так прежние границы Церкви постепенно стирались, а христианское общество все сильнее сливалось с византийским.

В теории Юстиниана церковь практически растворялась в христианском обществе. Естественно, любая мысль о том, что Церковь радикально чужда миру и империи, раз и навсегда исчезла из государственного мышления.

Хрупкое равновесие этих главных элементов в восточном христианстве было очень легко поколебать. Власть христианского императора, озабоченность государства безупречностью доктрины, распространенное в народе верование в то, что иконы были окнами в незримый мир – все это пришло в хаос в печально знаменитом иконоборчестве.

Конфликт по поводу икон

На первый взгляд в этом споре, бушевавшем дольше века, решалось, для чего нужны иконы. Но в глубине крылось несогласие в том, какие вещи были в достаточной мере святыми или священными и заслуживали почитания. Одни говорили, что христианское духовенство наделено духовным саном, а значит, свято и отделено от других людей. Церковные здания посвящены Богу и отделены от других зданий, значит, они святы. Мученики и герои веры отделены от других своими деяниями – и их, как правило, называли святыми. Разве они не заслуживают такого же почтения, как духовенство?

С VI века и Церковь, и имперское правительство поощряли развитие и христианской иконописи, и почитания святых монахов. Они не понимали, что бесконтрольное умножение икон и святых заставит людей ограничить свое христианское почитание местными алтарями и образами. Обычные христиане не всегда могли провести различие между священным предметом или святым человеком и духовной реальностью, которую те воплощали, – и падали в идолопоклонство.

И предеценты для такого идолопоклонства были. В Древнем Риме образ императора почитали так, словно на его месте присутствовал сам император. Даже когда правители стали христианами, образ императора все так же появлялся в военных лагерях, в зданиях суда, в важных местах главных городов. На монетах чеканили императорский профиль – как знак отличия.

В дни своего правления Юстиниан возвел огромную статую Христа над главными вратами имперского дворца в Константинополе – Бронзовыми вратами. К концу VI века иконы Христа или Девы Марии во многом заменили икону императора. Образ Христа даже появился на монете!

А вот в начале VIII столетия император Лев III (717–741) повел борьбу с иконами. Возможно, ему казалось, что империя идет неверной дорогой. Христианство ведь учило тому, что Бог покарал детей Израиля за идолопоклонство! Не к тому ли унизительные поражения и потери, понесенные в минувшем веке? И еще разрушительное землетрясение в самом начале правления Льва! Не пора ли привести «новый богоизбранный народ» в чувство? В любом случае еще до конца VII века воззрения иконоборцев распространились и развились.

Успешно отразив натиск мусульманских армий в их втором наступлении на Константинополь (717–718), Лев впервые открыто заявил, что не признает иконы. Разгневанная толпа убила чиновника, которого послали уничтожить икону Христа с крестом над Бронзовыми вратами. Целые области империи поднимали яростные восстания. Мозаики сдирали со стен, иконы заливали белилами. Лев добился отстранения патриарха Константинопольского – и рукоположения нового, разделявшего взгляды императора.

Иконоборцы (дословно «те, кто разбивает иконы») хотели заменить религиозные образы традиционными христианскими символами. Такими были крест, Книга (Библия) и элементы Тайной Вечери. Только эти предметы, настаивали они, могут считаться священными. А кроме них святостью обладают лишь люди духовного звания, принявшие сан, и здания, посвященные Богу!

Как объясняет этот кризис Харли Кей Галлатин, в поддержку икон выступали монахи, аскеты и непросвещенный народ. Впрочем, даже монахи не всегда выказывали эту поддержку, хотя некоторые монастыри и делали иконы на продажу. Достойная защита пришла издалека.

Так Иоанн подготовил почву для принятия икон Девы Марии, апостолов, святых и даже ангелов. Но сами образы были только напоминанием – и помогали верным оказывать правильное почтение и благоговеть.

И все же до конца раздора было еще далеко. С помощью патриарха Тарасия (784–806) в Никее в 787 году наконец собрался Седьмой Вселенский Собор из 350 епископов. Собор осудил иконоборчество в целом и защитил воззрения, представленные Иоанном Дамаскином.

Но одолеть иконоборцев оказалось не так легко. Стойкие иконоборческие тенденции сохранились в Малой Азии и в среде профессиональных военных. Но по мере того как шел IX век, ярость спора поутихла. Синод, созванный в начале 843 года, сместил Иоанна Грамматика, избрал патриархом Мефодия, осудил всех иконоборцев и подтвердил правила Седьмого Собора. И по сей день в православных церквях в первое воскресенье поста каждый год чтят триумф святых икон – этот праздник назван Торжеством православия.

Восток против Запада

Все эти долгие годы, от дней величия Юстиниана до конца иконоборчества, различия между Православной Церковью на Востоке и Католической Церковью на Западе становились все ярче. Пропасть ширилась. Доктрины и обряды двух половин христианской Церкви мало-помалу начинали различаться все сильнее. Менялись, вызывая распри, Символы веры; вносились перемены в проведение Великого поста; шли споры о том, какой хлеб пригоден для Евхаристии. Разные культуры, разная история… Требовались лишь два честолюбивых предводителя, чтобы раз и навсегда вбить клин между Церквями.

В 1054 году папа Лев IX отправил в Константинополь известного подстрекателя, кардинала Гумберта – предъявить условия, заведомо неприемлемые и оскорбительные. Император был не прочь вести дела с Западом, но патриарх Константинопольский, Михаил Керуларий, ответил Гумберту такой же нетерпимостью и унизил папских посланников. А Гумберт прямо во время богослужения положил папскую буллу об отлучении патриарха на алтарь в церкви Святой Софии!