Лёлька заметила, что он не только раздобыл еду, но и надел на себя безрукавку из такой же светлой замши, как его штаны, и даже немного пригладил волосы.

Теперь вид у него был не такой дикий, как при первой встрече в лесу.

– Ешь давай, – буркнул Данила, подавая Лёльке продукты.

Открутил крышку бутылки, плеснул немного воды себе на ладонь и размазал по лицу.

Типа, умылся.

Лёлька опустилась на теплые от солнца каменные плиты и принялась механически жевать, запивая водой из той же самой бутылки.

Курицу она не любила, зато съела все три яйца.

Курицу в два счета уплел Данила.

Лепешки и яблоко они разделили пополам, воду тоже.

– Неужели в этом лесу можно найти безвредные яблоки? – вяло удивилась Лёлька.

– При форте устроена довольно большая система теплиц, – пояснил Данила. – Их охрана, поливка и все такое жрут чертову уйму энергии, но без свежих овощей и фруктов тут бы все от цинги померли.

– Ты так обо всем говоришь… привычно… как будто здесь давным-давно! – удивилась Лёлька. – А на самом деле сколько?

– Да недели две-три, – неуверенно сказал Данила. – Но тут вмиг ко всему привыкаешь.

– Значит, я тоже привыкну? Слабо верится! – покачала головой Лёлька. – Стюарт говорил, я к Корректору привыкну, но я не успела…

– Ну, может, здесь успеешь, – пожал плечами Данила. – Ты поела? Теперь я попытаюсь что-нибудь объяснить, хочешь?

– Ну давай, – прошептала Лёлька. Дыхание вдруг перехватило от страха…

– В общем… – с усилием выговорил Данила. – Скажи, ты веришь, что человек произошел от обезьяны?

– Ты дурак, и шутки у тебя дурацкие! – рассердилась Лёлька. – Нашел время!

– Это не шутки, – покачал головой Данила. – Это серьезный вопрос. Просто если ты веришь в дарвинизм, тебе будет гораздо труднее понять то, что я расскажу.

– Ну ладно, предположим, не верю, – буркнула Лёлька. – И что тогда?

– Тогда придется поверить, что человечество создал кто-то другой, – решительно ответил Данила. – И не просто так создал, но и присматривает за ним, и наставляет на путь истинный.

– И кто это? Бог, что ли? – усмехнулась Лёлька.

На самом деле ей не было смешно… Не далее как сегодня, несколько часов назад, она спросила у Стюарта, кто такой Корректор, и Стюарт ответил: «Я думаю, что он Бог».

И теперь Данила про то же!

От этого совпадения мурашки побежали по спине.

– Присматривает, наставляет на путь истинный, – повторил Данила, словно не слыша ее вопроса. – Иногда наказывает, иногда помогает что-то понять, иногда заставляет исправить какую-то ошибку. Важную, страшную ошибку, которая имела роковое значение для всего человечества…

– Исправить страшную ошибку? Это… ты про ту машину говоришь? – спросила Лёлька, чувствуя, как у нее вдруг похолодели руки, в то время как саму бросило в жар. – Про ту машину, в которой кто-то погиб?.. Кто там был? Ты знаешь? Скажи!

Но Данила не успел ответить. Внезапно загудела сирена, и раздался усиленный громкоговорителем голос:

– Внимание! Коменданта к воротам! Под стенами люди. Непосредственной опасности для форта нет. Внимание! Коменданта к воротам!..

* * *

– Потом поговорим! – вскочил Данила. – Бежим к воротам! Что-то случилось! За мной, за мной!

И прыгнул в люк.

Лёлька бросилась за ним, стараясь не отставать и в то же время с любопытством озираясь по сторонам.

Они бежали по бревенчатой мостовой небольшого городка. Только его стены да Диспетчерская башня, на которой остался ветролов, были сложены из камня, остальные же постройки оказались деревянными, с причудливыми лесенками и деревянными мостками, мягко пружинившими под ногами.

Стук шагов по деревянным настилам гулко отдавался вокруг.

Множество людей спешили куда-то, но Данила легко проскальзывал мимо них, таща за собой Лёльку, и они почти первыми начали подниматься по крутой лестнице, ведущей на стену форта.

И вот они оказались на высоте примерно третьего этажа – на широкой смотровой площадке. Под ногами хрустело битое стекло, вокруг перил обвивались оголенные провода. В одном месте провода были изолированы и уходили под настил.

Данила, безбоязненно подойдя к перилам именно здесь, низко наклонился, чтобы увидеть, что же происходит под стенами форта.

Запыхавшаяся Лёлька встала рядом, тоже наклонилась – и увидела внизу двух человек.

Они еле стояли, поддерживая друг друга.

Один из них был инвалид на деревянной ноге, а другой так сильно изранен, что вся одежда его пропиталась кровью.

Ветер трепал их непокрытые волосы.

В тишине, царившей вокруг, в тишине, которую нарушал только таинственный шелест ветра, и даже в свете солнца, которое клонилось к закату, ощущалась какая-то обреченность.

Такая же, как в этих двух молчаливых фигурах.

Они не били кулаками в створки ворот, не кричали, не молили о помощи. Без сомнения, они пришли издалека, чудом прорвавшись через лес, и неизвестно, сколько их товарищей полегло по пути.

И вот теперь они покорно ждали решения своей судьбы от тех, кто смотрел на них сверху.

А ворота все не открывались.

– Почему их не пускают? – прошептала Лёлька, ткнув Данилу в бок. – Ты посмотри, в каком они состоянии!

– Я вижу, – мягко ответил Данила, отводя ее руку, и Лёлька вдруг заметила, что глаза его устремлены вовсе не на двух несчастных, смиренно замерших под стенами форта, а за пределы пустой поляны, в сомкнутые ветви леса.

Только тут Лёлька поняла, что еще слышала она все это время, кроме ветра.

Лес тоже не безмолвствовал! Стоило лишь напрячь слух – и можно было уловить и треск валежника, и шум ветвей, и еще какие-то звуки, напоминающие то еле сдерживаемый рык, то дальний гомон потревоженной птичьей стаи.

И еще было ощущение немигающего ледяного взгляда, устремленного на тебя со всех сторон…

– Ничего себе – угрозы для форта нет! – пробормотал кто-то неподалеку, и Лёлька увидела того самого голубоглазого хмурого мужчину, который встретил их на башне.

– Кто это? – шепнула она, снова толкая Данилу, и тот едва слышно ответил:

– Комендант форта. Его зовут Эльф.

– Ты смеешься?! – изумилась Лёлька.

Уж на кого-кого, а на эльфа этот здоровенный загорелый дядька с длинными седыми волосами был ничуточки не похож.

На викинга он был похож куда больше!

– Тихо! – прошипел Данила так сердито, что Лёлька поняла: пора поумерить свое любопытство.