Радужный шар опускался все ниже, и ветролов, влачась за ним, мотался из стороны в сторону. Лёлька, выворачивая руки, цеплялась за что придется, чтобы не вылететь.

При новом броске ее почти вышвырнуло, но каким-то чудом ей все же удалось удержаться.

Ветролов мотался как маятник, и Лёлька заметила, что кабина зависает то над Биомой, то над еще не тронутой, еще не поглощенной этой тварью деревянной мостовой форта.

Думать, бояться, колебаться не было ни минуты.

Лёлька извернулась, уперлась руками и ногами в проем дверцы и, выждав, когда маятник ветролова оказался над спасительной мостовой, сильно оттолкнулась и метнулась вниз, на миг ощутив себя частицей ветра.

Она успела сгруппироваться и упала удачно – на корточки, но тут же тело ее утратило силы и безвольно распростерлось в каком-нибудь шаге от наползающего края Биомы.

Здесь, вблизи, чудовище утратило свой магнетический блеск и сходство с разлившейся ртутью. Исчезло ощущение мертвенности, тупой медлительности ее движения, ибо, как в том радужном шаре, который все еще парил над землей, так и в каждой капле Биомы теперь мелькали, сливаясь и перетекая друг в друга, зубчатые травы, и конские копыта, и руки людей, извилины древесных корней, волны золотых волос, чешуя, пузыри, перья… И снова, снова чьи-то глаза, с укором глядящие на Лёльку.

Почему? За что ее упрекают? В чем ее вина?!

Неужели это она виновата?..

Между тем пустой ветролов завис уже совсем низко, над самой поверхностью Биомы, и та начала размыкаться, готовая поглотить его.

Лёлька вскочила и кинулась было прочь, туда, где еще стояли целые, нетронутые постройки форта, как вдруг ее отвлек какой-то жалобный звук.

Обернулась и увидела на мостках, у самых своих ног, котенка.

Он был совсем еще крошечный, белый, в рыжевато-пепельных пятнах, пушистый, с большими ушами и желтыми глазами, с ярко-рыжим хвостом. Он был голоден, напуган…

Попытался сделать шаг, но лапки подогнулись, и котенок неловко плюхнулся на белое пушистое брюшко, опять слабо, жалобно мяукнув.

– Персик? – выдохнула Лёлька.

Хотя глупости, конечно, откуда бы здесь взялся ее котенок? Этот совсем другой!

Слезящиеся испуганные зелененькие глазки были устремлены прямо в Лёлькины глаза с такой мольбой, что у нее запершило в горле.

Наверное, этот котенок вывелся в форте и то ли не успел еще возненавидеть людей, то ли был лишен этой ненависти. А может быть, наступающая Биома пугала его как смерть. Даже человек казался менее ужасным, чем эта ползучая братская могила!

Лёлька подхватила котенка, побежала по пружинистым мосткам, и, пока бежала, ей все время казалось, что сзади слышится чье-то тяжелое, надсадное дыхание.

Это было дыхание Биомы…

Несомненно, новый враг человека был наделен разумом, ибо пустая скорлупка ветролова не утолила аппетита чудовища. Биома поняла: добыча ускользнула, – и бросилась в погоню.

Раза два Лёлька оглянулась, с ужасом замечая, что блеск Биомы померк. Она налилась чернотой, будто темной злобой, и неостановимо несется следом.

Трудно было различить дорогу в сгустившейся ночи, и только совы, как молчаливые призраки с горящими глазами, совы, беззвучные, как все это безмолвие мертвого форта, порой мелькали перед Лёлькой, заставляя ее шарахаться, чуть ли не падать. Однако она не выпускала из рук котенка, который цеплялся коготками за ее майку и, утыкаясь влажным носиком в разгоряченную шею, громко блаженно мурлыкал.

Внезапно Лёльке показалось, что рокот Биомы усилился.

Она замерла, вглядываясь – и через некоторое время увидела, что один из языков чудовища уже лижет тротуар параллельно ее пути. Вот-вот он перережет дорогу, замкнет губительное кольцо!

Затянет петлю…

Лёлька метнулась в сторону, ударилась плечом – и с разгона ввалилась в теплую тьму какого-то дома.

Одной рукой нашарила засов и опустила его в петли. Потом осторожно, на ощупь, двинулась вперед.

Под ноги попали ступеньки, и Лёлька начала подниматься по винтовой лестнице.

Дом был пуст, заброшен, но шаги и дыхание Лёльки гулко отдавались в тиши, и ей казалось, что вокруг есть и другие люди, хозяева дома, и они идут где-то совсем рядом, готовые защитить, спасти свою гостью…

Лестница привела Лёльку в застекленную башенку мансарды.

Заперев за собой люк, девочка села на маленький диванчик в углу, подняв глаза к темноте, царившей за окнами.

Эта тьма скрывала все страхи и ужасы, которые только можно было вообразить…

Котенок пригрелся и уснул, порой тяжко вздыхая и вздрагивая; тогда дрожь пробегала и по напряженному телу Лёльки.

Мысли все угасли, угасла и надежда, и только одно маячило в памяти: тот страшный костер на мостовой, в котором сгорела машина, – и человек, которого убили они с Данилой.

Она догадывалась: все вот это – то, что происходит с ней, то, что происходит с миром, – случилось потому, что однажды они подрались с Данилой на улице.

Подрались как дураки!

И кто-то из-за этого погиб…

Неизвестно, кто он был и чем занимался, однако почему-то именно из-за его гибели на человечество обрушилось страшное, убийственное будущее, в котором людям отведена роль загнанных, нечастных жертв.

Птицеглавые, нелюди, чудовищные монстры, кровожадные деревья, одичавшие, возненавидевшие человека животные – сейчас они объединились, слились в Биоме, которой невозможно противостоять.

Теперь она проглотит и Лёльку, и та ничего не успеет исправить.

Не успеет загладить свою вину. Не успеет совершить тот подвиг, о котором говорил Данила…

– Какой подвиг?! – в отчаянии прошептала Лёлька пересохшими губами. – Что я сейчас могу сделать?!

Показалось, будто дальнее эхо отозвалось ее шепоту. Прислушалась – и поняла, что ошиблась.

То было не эхо.

То было надсадное дыхание Биомы, навалившейся на дом, где скрывалась Лёлька. Дыхание Биомы, пожирающей этот дом своим тысячегорлым, тысячелапым телом…

Бежать? Куда?!

Спасаться? Где?! Как?!

Или она должна ждать? Может быть, ей откроется какая-то тайна Биомы?

Но как она сможет передать ее другим, если погибнет?!

А может быть, подвиг, о котором говорил Данила, состоит именно в том, чтобы принести себя в жертву Биоме? Молча, с достоинством, не плача, не крича, не моля о пощаде?

И тогда этот ужасный сон прекратится? Кошмар рассеется? Все станет так, как было раньше? Природа и мир, возненавидевшие человека, успокоятся?

Вопрос – окажется ли в этом успокоившемся мире она сама, Лёлька, Оля Ковалева?..