Ян придвинул стул и зажег трубку. Я вопросительно взглянул на него.

— Ян, ах ты сукин… Почему ты мне не сказал?

Он запыхтел трубкой.

— Не мог. Я ведь работал под прикрытием. Крайне интересная история, однако. Сплошная интрига. Все мы знали, что Джон — ревностный христианин, что иконопись — его страсть, но когда Майснер объяснил ему истинную причину изготовления копии, несчастный Джон совсем сдал. Он не мог принять ту простую истину, что Иисус не умирал на кресте. Ему становилось все хуже и хуже, он всем рассказывал о проклятой иконе, обладающей некой тайной. Конечно, большинство из нас подумали, что он спятил. Но Майснер не выдержал. Он отправил его в Афины к своему другу — доктору Михаилу Кристофису, который вместо успокаивающих препаратов давал Джону небольшими дозами яд под названием рицин, пока тот не умер. Бедняга.

— Что это за штука — рицин?

— Вспомните, несколько лет назад агенты КГБ смазывали наконечники зонтов ядом и убивали своих жертв. Это был рицин.

— А почему в этот кошмар втянули именно меня?

— Все элементарно, дружище. Ты был единственный известный им художник, который мог сделать копию. Майснер все разузнал и велел Рику тебя найти.

Наверное, мне следовало радоваться тому, что все встало на свои места, но я не мог избавиться от чувства потери, причиной которой были всеобъемлющее человеческое невежество и жадность.

— А Эрик? — спросил я. — Зачем он убил своего отца?

— Ганс не знал, что его сын был членом новогерманской радикальной группировки. Он и в самом деле имел свои виды на этот свиток. Эрик хотел разоблачить миф о христианстве перед всем светом, сделав документ достоянием гласности. Именно он убил Гиацинта и Брайана, не желая, чтобы они первыми завладели иконой благодаря копии, сделанной Гиацинтом.

Я выбрался из постели и начал одеваться. Меня по-прежнему беспокоил вопрос о Линде.

— А Линда? Как она в это замешана?

— Твоя прекрасная леди работала на шпионскую группировку, созданную Ватиканом и Израилем. Всю эту братию взяли, но, видимо, вскоре освободят из тюрьмы благодаря их дипломатическим связям.

— Вы хотите сказать, что МОССАД и Ватикан работают сообща?

Ян кивнул:

— Точно. Израильтянам есть что терять, если свиток обнародуют. Люди могут перестать верить в Христа — и если такое случится, приток финансов в Святую землю, точнее в Израиль, иссякнет. Это очень неприятно. Даже наш григорианский календарь окажется ошибочным. Только подумай! Если Иисус не умер на кресте — значит, не было и Воскресения; если Он не вознесся на небо — значит, не было и Пасхи, а ведь это основной тезис христианства, потому что Христос якобы умер за наши прегрешения. Им придется менять всю систему. Ты представляешь себе, какими проблемами это чревато?

Я вспомнил кое-что из недавно прочитанного.

— Это был бы кошмар, — согласился я. — Теперь я понял, отчего папа Иннокентий уничтожил катаров в 1209 году. Потому что, когда тамплиеры привезли свиток в Европу, катары узнали тайну бегства Христа, и папа римский стер их с лица земли одним ударом.

— Возможно, так и есть, — ответил Ян. — Теперь ты сам понимаешь, отчего нам нужно было опередить Майснера и всех остальных.

Мне пришел в голову самый очевидный вопрос. Я захотел испытать их на прочность.

— А что, если я пожелаю сделать публичное заявление?

— Ради Бога, Гарт, — самодовольно произнес Ян. — Думаешь, кто-нибудь тебе поверит? — Он хихикнул. — Люди думают, ты такой же ненормальный, как и Джон.

Он был прав.

— А тот свиток, который улетел за борт, — где он? — спросил я.

Ян был краток:

— Скажем так — он теперь в надежных руках.

— Вы, ребята, спрятали его?

Инспектору Хараламбопулосу явно начало докучать мое любопытство, потому что он внезапно прервал разговор.

— Мистер Хенсон, — заявил он, — мы обнаружили у вас пять тысяч долларов.

— Как интересно. Когда я их пересчитывал в последний раз, там было шестьдесят тысяч.

Я знал, что он прикарманил деньги, но не собирался с ним спорить. Таков греческий бизнес. Инспектор неодобрительно посмотрел на меня и продолжил:

— Если хотите новых неприятностей, дружище, то мы, несомненно, можем их вам устроить. Или же вы забираете свои пять тысяч и покупаете обратный билет. В один конец. Вы меня поняли?

Я взглянул на Яна в поисках поддержки, но тот смотрел в сторону. Он не собирался вмешиваться.

— Сколько времени у меня есть?

— Три дня. Возьмете деньги из больничного сейфа.

Инспектор похлопал Яна по плечу. Они направились к двери.

— Ты мне очень помог, Ян. Однажды я тебя отблагодарю.

Ян сжал трубку в руке.

— Мне позвонила Линда. И если бы я не поспешил к тебе на помощь, ты бы уже был мертв. Отблагодаришь в другой раз.

Он лукаво подмигнул, и они зашагали по людному коридору. Я подошел к окну и посмотрел на старую византийскую церковь. Мысли о последствиях, которые могло вызвать обнародование свитка, не выходили из головы. Какая разница, если Христа и не распяли? Он был удивительной личностью, и свиток подтверждал все совершенные Им чудеса. Он действительно был способен исцелить всех этих людей — так не все ли равно? По крайней мере Он принес немного любви и добра в этот безумный мир.

Я должен был вылететь из Международного аэропорта Афин на час раньше Юджина, которому предстояло отправиться в Дублин. Юджин сидел в инвалидном кресле; мы с ним опрокидывали последний стаканчик в баре аэропорта, когда Димитри пришел нас проводить. Было в этом что-то грустное — трое друзей прощаются на неопределенный срок.

— Что ж, я опять на мели, — грустно сказал я, вспомнив о том, какая ничтожная сумма осталась у меня после покупки билета на самолет. Юджин хихикнул, заметив мое беспокойство, и сообщил:

— В общем, нет.

Он украдкой открыл свою сумку. Заглянув внутрь, я заметил три пачки, завернутые в светло-коричневую бумагу.

Я посмотрел на Юджина, ожидая объяснений.

Он медленно расплывался в улыбке, чтобы подольше подержать меня в неведении. Наконец, глубоко вздохнув и внимательно за мной наблюдая, Юджин произнес:

— Пока ты лежал в больнице, Димитри продал амфоры.

— И что? — нетерпеливо спросил я. — Давай рассказывай.

— Девяносто тысяч наличными, парень.

— Ты шутишь?! — воскликнул я, хоть и знал, что такими вещами Юджин не шутит. Он полез в сумку и протянул мне одну пачку, а другую отдал Димитри, который тут же сунул ее в карман черной кожаной куртки.