Пример еще более красочный: среди заложников числился правый эсер Лазарь Васильевич Берман, поэт и выпускник Тенишевского училища. Он прожил долгую жизнь, был близко знаком с Есениным, издал немало книг и умер в Москве в 1980 году.

В общем, не будет преувеличением сказать: опубликованный перечень заложников стал лишь наброском расстрельных списков ВЧК, очень многие заложники сумели избежать казни. Однако на место уцелевшим пришли новые: общее число казненных, широко объявленное чекистами, сомнению вряд ли подвергается.

Пятьсот расстрелянных: где и как они встретили свой смертный час? С достоверностью можно утверждать лишь одно: заложников расстреливали в разных местах и при разных обстоятельствах. Ясно и другое: при такой мощи конвейера смерти уже невозможно было обходиться подвалами здания ЧК и обычными городскими мертвецкими. Кажется, именно тогда начал использоваться как лобное место Ковалевский лес — поросший лесом участок Ржевского артиллерийского полигона, прилегающий к Рябовскому шоссе между бывшими станциями Ковалево и Приютино.

«Этот лес представляется тем более вероятным местом проведения казней, что он не только отделен от внешнего мира охраняемой внешней границей полигона, но и от самой территории полигона изолирован долиной реки Лубьи», — писал позже историк красного террора Вениамин Викторович Иофе. К тому же если с полигона слышны выстрелы — что ж в этом странного? В Ковалевском лесу, примерно в 900 метрах от нынешнего Рябовского шоссе, с давних пор стояло здание порохового погреба, и его стали использовать как накопитель: приговоренные ожидали тут своей скорбной участи.

Пятнадцатого октября в Смольном состоялась конференция местных ЧК Северной коммуны, на которой прозвучали доклады о первых итогах ударной работы; отчет о мероприятии был напечатан в шестом номере «Еженедельника Чрезвычайных Комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» за 1918 год: «Докладчик тов. Бокий осветил деятельность областной комиссии в Петрограде после эвакуации Чрезвычайной комиссии в Москву, т. е. после 12 марта.

Общее число дел, рассмотренных комиссией, 5423, из них 2817 законченных. Некоторые из дел переданы в народный суд, некоторые завершены самой комиссией. Часть участников этих дел расстреляна. В производстве находится 2705 дел. Чувствуется сильный недостаток следователей; на долю каждого следователя приходится не менее 100 дел. Общее число арестованных было 6229. За время красного террора расстреляно около 800 человек».

Итак, официальное заявление: к середине октября 1918 года общее число расстрелянных в Петрограде составило около 800 человек. Странное дело, правда: простое сложение 512 и 500 дает нам число куда большее — свыше 1000 расстрелянных. А вот историк спецслужб Василий Иванович Бережков со ссылкой на архивы ФСБ утверждает, что все расстрелы в Петрограде регистрировались, и число казенных за весь 1918 года (включая и период до красного террора) составляет 631 человек.

Загадки — и решить их, похоже, не удастся никогда. Можно делать лишь предположения: не пересеклись ли в какой-то части списка первоначальные 512 казненных и более поздние 500? И не основаны ли данные Василия Бережкова на официальной документации, которая в грозовом 1918 году могла составляться с недостаточной полнотой?

Одно можно сказать точно: казнены на волне красного террора в Петрограде были не менее 800 человек. За полтора месяца. Страшная статистика, оставившая позади даже суровые времена столыпинских военно-полевых судов: там, читатель помнит, за полгода по всей России казнено было 683 человека.

Уже вскоре волна красного террора в Петрограде пошла на спад: даже новая власть поняла, что переборщила. Расстрелы продолжались, но не столь массовые: так, 30 октября к высшей мере наказания был приговорен уже несколько месяцев сидевший в петроградском Доме предварительного заключения бывший банкир Игнатий Порфирьевич Манус, которого взяли в заложники, подозревали в спекуляциях, но казнили за другое — за попытку дать взятку сотрудникам ДПЗ, «отрицательное отношение к советскому строю, его стремление при помощи денег развратить честных коммунистов».

А знакомый читателю Яков Петерс встретился в начале ноября 1918 года с журналистом одной из московских газет: «Что же касается расстрелов, то я должен сказать, — продолжал гражданин Петерс, — что, вопреки распространенному мнению, я вовсе не так кровожаден, как думают. Напротив, если хотите знать, я первый поднял вопль против красного террора в том виде, как он проявился в Петербурге. К этому, я бы сказал, истерическому, террору прикосновенны больше всего те мягкотелые революционеры, которые были выведены из равновесия и стали чересчур усердствовать.

До убийства Урицкого в Петрограде не было расстрелов, а после него слишком много и часто без разбора, тогда как Москва в ответ на покушение на Ленина ответила лишь расстрелом нескольких царских министров».

Красный террор на спаде. Казнь великих князей у стен Петропавловской крепости. Мятеж на фортах «Красная горка» и «Серая лошадь» и расстрелы 1919 года.

Истерический террор в Петрограде завершился, красный террор продолжился. И не только в отношении классового врага. 2 декабря 1918 года, например, «за систематические растраты» был казнен рабочий Путиловского завода, член партии большевиков с 1905 года Федор Герасимович Сергеев. «Сергеев принял приговор очень спокойно. Перед смертью он просил простить ему его поступки против партии и заявил: «Партия иначе поступить не могла»».

Читатель помнит о казнях на Троицкой площади; при советской власти расстрелы стали устраиваться совсем неподалеку от нее — на территории Заячьего острова, поближе к тюрьме Трубецкого бастиона, где содержались многие подследственные.

13 декабря здесь казнили сразу шестнадцать человек, о расстреле которых «Петроградская правда» проинформировала читателей неделей позже, опубликовав полный список приговоренных. Большинство из них обвинялось в работе на британскую разведку и вербовке офицеров для Мурманского фронта, одному инкриминировали шпионаж на англичан и французов, еще одному шпионаж на белых, а один был расстрелян за вооруженный грабеж.

Среди погибших в тот день были военный врач Владимир Павлович Ковалевский (один из недавних заложников по списку Бокия и Иоселевича), бывший курсант Владимир Владимирович Морозов, офицеры флота Михаил Михайлович Веселкин, Александр Николаевич Рыков, Анатолий Михайлович де Симон (еще один заложник) и Павел Михайлович Плен, владелица кафе Goutes на углу Кирочной и Знаменской улиц Вера Викторовна Шульгина…

У этих казненных оказалась удивительная посмертная судьба. Долгие годы никто не знал о том, где же они встретили свой роковой час, однако в 2009 году в ходе раскопок на территории Заячьего острова обнаружили человеческие останки. Археолог Владимир Игоревич Кильдюшевский, занимавшийся здесь раскопками, писал: «Характер ранений — пулевые отверстия в затылочной и височной части черепа, разбитые лицевые поверхности — позволяет установить картину расстрела. Скорее всего, расстрел происходил у стены, стреляли в затылок, а затем добивали прикладами. В одном случае в черепе имеется отверстие от штыка. После расстрела убитых сбрасывали в могильную яму в два, а то и в три слоя». Оружием тогдашних расстрельных команд служили револьвер системы «Наган», пистолет «Кольт» 45 калибра и трехлинейная винтовка.