— Что же, это верно. Уж очень взгляд такой, особенный, не устоишь против него никак, хоть глаза закрывай, чтобы стрелять.

Галкин еще постоял, опять задумчиво оглядел арестованных и, повернувшись, медленно направился к двери».

Излишняя живописность этого рассказа заставляет заподозрить в нем известную долю вымысла, однако перекрестными свидетельствами он отчасти подтверждается: на казни великих князей действительно присутствовал Галкин (это известно достоверно), а его упомянутый соратник Прусс в самом деле принимал участие в расстрелах — и в этом году, и после. Правда, вот Варвара Николаевна Яковлева («председательша») покинула пост руководителя петроградской ЧК за некоторое время до казни великих князей — и значит, разрешения на расстрел давать не могла. Да и перипетии поисков «Константиновича» вызывают сомнения: известно, что из тюремного госпиталя с печально знаменитого острова Голодай забирали тогда великого князя Павла Александровича. Однако ведь болтовня в камере перед потенциальными смертниками — это не исповедь и не показания на суде, тут и присочинить можно…

Официальное сообщение о казни великих князей было опубликовано в «Петроградской правде» только через неделю, 31 января.

Пригасший вроде бы красный террор снова вспыхнул во всю мощь летом 1919 года, после того как в июне разгорелся мятеж на фортах «Красная горка» и «Серая лошадь». В Балтийском море тогда находилась британская эскадра, со стороны Гдова и Ямбурга на Петроград наступал Северный корпус генерала Родзянко, общее положение было весьма неустойчивым — а потому мятеж подавили быстро и жестко. Следом начались суды и расстрелы. Видная деятельница эсеровской партии Юлия Михайловна Зубелевич, известная под партийной кличкой Даша Кронштадтская, писала тогда во ВЦИК, взывая о правосудии: «В Кронштадте идут расстрелы. Упорно носятся слухи, что от тов. Ленина была телеграмма: казней не производить, что эта телеграмма была положена под сукно. Казней произведено много, по заявлению одним ответственных лиц в Чрезв. Ком. до 100, а по другим — до 150. Между тем опубликованы были только 19 фамилий казненных. Об остальных умолчали.

Расстреливали лиц 3-х категорий:

1) заложников;

2) родственников офицеров, подозреваемых в том, что они перешли к белой гвардии;

3) за военный заговор».

Юлия Зубелевич писала тогда и о том, что «заложниками брались наряду с буржуями и лица вполне идейные, стоящие на платформе советской власти», что массовые расстрелы проходили на форте Обручев: там в дни мятежа тоже вспыхивали волнения, быстро погашенные местными коммунистами, а потом там были «расстреляны все офицеры, кроме одного коммуниста, и около 60 солдат: отсчитывали для казни каждого 5-го из артиллеристов, каждого 3-го пулеметной команды и каждого второго из караула».

Вскоре после получения этого письма адресатом Дашу Кронштадтскую отправили в ссылку, из которой она уже не вернулась.

В самом Петрограде меры тоже предпринимались жесткие. Сохранилось свидетельство бывшего слесаря большевика Ивана Михайловича Ляпина о том, как летом 1919 года, после организации районных революционных троек, была организована работа с социально чуждыми элементами: «Я припоминаю, что наши арестованные делились на несколько групп. Одни направлялись на баржу и другие подобные места, другие отправлялись в Петропавловскую крепость, в ликвидационный Трубецкой бастион, где были заполнены все камеры теми, кто должен быть расстрелян. Еще группы, которые сажались в Предвариловку как заложники, и некоторые, через несколько дней по выяснению их лояльности, отпускались домой. Это были единицы.

Как сейчас живо помню, когда мы, группа активистов-руководителей партийной и советской организации, поехали на автомобиле в Петропавловскую крепость, захватив с собой несколько арестованных, в числе их одного Петербургского полицмейстера, с тем чтобы там самим непосредственно произвести расстрел. Но, приехав в Петропавловскую крепость, Трубецкой бастион, у охраны выяснилось, что могилы для предполагаемых к расстрелу не подготовлены, и еще какие-то мелкие формальности нам помешали произвести в тот момент самим расстрел».

В тот раз помешали, но в другие разы — нет.

Из того же времени запись Зинаиды Гиппиус в ее знаменитой «Черной книжке», август 1919 года: «Арестованная (по доносу домового комитета, из-за созвучия фамилий) и через 3 недели выпущенная Ел. (близкий нам человек) рассказывает, между прочим.

Расстреливают офицеров, сидящих с женами вместе, человек 10–11 в день. Выводят на двор, комендант, с папироской в зубах, считает — уводят.

При Ел. этот комендант (коменданты все из последних низов), проходя мимо тут же стоящих, помертвевших жен, шутил: «Но г. вы теперь молодая вдовушка! Да не жалейте, ваш муж мерзавец был! В красной армии служить не хотел».

Недавно расстреляли профессора Б. Никольского. Имущество его и великолепную библиотеку конфисковали. Жена его сошла с ума. Остались — дочь 18 лет и сын 17-ти. На днях сына потребовали во «Всевобуч» (всеобщее военное обучение).

Он явился. Там ему сразу комиссар с хохотком объявил (шутники эти комиссары!): «А вы знаете, где тело вашего папашки? Мы его зверькам скормили!»

Зверей Зоологического Сада, еще не подохших, кормят свежими трупами расстрелянных, благо Петропавловская крепость близко, — это всем известно. Но родственникам, кажется, не объявляли раньше.

Объявление так подействовало на мальчика, что он четвертый день лежит в бреду. (Имя комиссара я знаю)».

Полная яда запись, самые страшные слухи и сплетни антибольшевистской интеллигенции в концентрированном виде. Далеко не всем этим слухам, разумеется, стоит верить. Хотя известный монархист профессор Борис Владимирович Никольский и вправду был расстрелян летом 1919 года по постановлению губернской ЧК, как «убежденный организатор Союза Русского Народа, проникший в военную организацию с целью шпионажа». А вот насчет скармливания трупов зверям или переработки их для нужд науки — это, бесспорно, лишь мрачные фантазии. Черный юмор, если так можно сказать в данном случае.

Где расстреливали? Про Заячий остров мы уже знаем, но и опять превратился в лобное место Лисий Нос. Как пишет очевидец, оказавшийся на исходе 1919 года в Доме предварительного заключения на Шпалерной, вплоть до прекращения навигации казни проходили «на так называемом Лисьем Носу, куда отвозил осужденных особый пароход. Как-то раз на нем испортилась машина; его несчастных пассажиров отвели снова в тюрьму и увезли только на следующий день. По прибытии на место всех прибывших заставляли рыть себе ямы, раздевали догола, расстреливали и тут же засыпали землей, иногда еще полуживыми».

О том же — свидетельство диссидента советских времен Валерия Ронкина, чей дядя Моисей служил в петроградской ЧК: «Однажды отец обратил внимание на сапоги своего старшего брата — они были сильно перемазаны глиной. На вопрос: «Откуда глина?» — Моисей ответил: «Лисий Нос». Там по ночам проводились расстрелы. Подписавший приговор должен был присутствовать при его исполнении. После таких ночей дядя напивался».