После этого ее муж бросил разводить кроликов, поступил в медицинскую школу и перевез семью в Вермонт.

Бартлетт был одержим идеей найти лекарство для жены даже после того, как она сбежала в Калифорнию с другим пациентом психиатрии, оставив доктора одного растить двоих детей. Он публиковал яростные обзорные статьи, осуждающие лечение психически больных в Америке, ввел термин «институциональный пеонаж», сравнив принудительный труд при госпитализации с рабством. Он даже начал переписываться с Кеном Кизи, прочитав «Пролетая над гнездом кукушки», и признался в одном скорбном письме, что использование Кизи лоботомии в кульминации романа вызвало у него «жуткое чувство» – он вспомнил двух цветных девушек, которым сделал лоботомию десять лет назад.

До самого конца, давно будучи на пенсии и даже после того, как сигареты взяли верх над его легкими, эти вопросы все еще доминировали в его жизни. Он создал небольшую группу под названием «Филадельфийские защитники умственно отсталых», служившую прежде всего телефоном доверия, на который можно было позвонить в любое время, чтобы Бартлетт или один из его помощников помогал оказавшемуся на улице психопату найти безопасное и теплое место для ночлега. На его похоронах близкий друг сказал: «Я помню, как Лью ехал по улицам в своем старом “Плимуте”, шел снег и он говорил с каким-то парнем в коробке. В конце концов тот вышел и согласился пойти в приют».

Когда я рассказала Мэри об исследовании Розенхана и о просчете доктора Бартлетта, она рассказала, что отец никогда не обсуждал это с ней (и поскольку его имя никогда не называлось, его роль в исследовании не стала достоянием общественности), но она была уверена, что это «сильно его задело». Этот доктор Бартлетт, человек, которого я (и, вероятно, многие из читателей Розенхана) сначала представляла себе жалким стереотипом, посвятил жизнь любимому делу, глубоко понимал, как трудно приходится душевнобольному и его семье. Доктор Бартлетт не был плохим врачом, который принял неверное решение. Не был он и хорошим врачом, который допустил ошибку. Он просто был врачом, который сделал все, что было в его силах, с учетом предоставленной ему информации.

Если я неправильно поняла Бартлетта, может, и записи Розенхана я читала неверно?

А потом я поговорила с коллегой Розенхана, Эрвином Стаубом, почетным профессором психологии Массачусетского университета в Амхерсте.

Прежде чем я продолжу, напомню, что Розенхан был лысым. Я неоднократно упоминала об этом факте, потому что это одна из самых ярких его характеристик. Он лишился волос в молодости, и когда люди описывают его, куполообразная голова и глубокий голос становятся двумя чертами, которые повторяются снова и снова.

Теперь же, напротив, становится тревожно ясно, что факты были искажены намеренно – самим Розенханом.

Профессор Эрвин Стауб, как и Розенхан, изучает альтруистическое поведение детей и взрослых. Его ключевая работа посвящена «активным наблюдателям» или изучению людей, которые становятся свидетелями ситуации и предлагают (или не предлагают) помощь. (Я уверена, что сильно упрощаю, но работа Эрвина напоминает мне последний эпизод сериала «Сайнфелд», в котором Элейн, Джерри, Джордж и Креймер становятся свидетелями угона автомобиля, ничего не предпринимают, и их арестовывают за оставление в опасности.) Розенхан подружился с Эрвином, когда тот приехал в Стэнфорд в 1973 году в качестве приглашенного профессора. На вечеринке в доме Розенхана (а они были легендарными) он потчевал группу людей историей своей госпитализации, гипнотизируя толпу драматичностью рассказа. Он говорил о том, как «трудно было выбраться оттуда». В какой-то момент описывался даже парик, который он носил, скрывая свою личность.

«Хотите покажу?» – спросил Розенхан.

Он повел Эрвина и спутников наверх в свою спальню, где хранился парик.

«Парик выглядел как-то нелепо, он был немного длинноват, – сказал Эрвин, – но интересный, то, что нужно для профессора». Мы оба громко расхохотались, представив, как Розенхан развлекался со своим длинным париком. Я задала еще несколько вопросов и поблагодарила Эрвина за приятное интервью.

Если я неправильно поняла Бартлетта, может, и записи Розенхана я читала неверно?

Но все изменилось, когда я вернулась к медицинским записям, где остановилась на плане лечения. Доктор Бартлетт не только описал «лысеющего» Дэвида Лури, но и приложил фотографию к его делу: на ней Розенхан смотрит прямо в камеру. Хотя фотокопия и потемнела, на ней все еще можно различить блеск, отражающийся от безволосой головы Розенхана.

Во время своей госпитализации Розенхан не носил никакого парика.

Какой бы невероятной ни была история с париком сама по себе, полная степень его искажений обнаружилась, как только я сравнила опубликованное исследование с медицинской картой. Розенхан даже внес правки в те фрагменты, которые он привел в своей статье, преувеличивая и концентрируясь на одних деталях и опуская другие.

Этот белый тридцатидевятилетний мужчина… показывает длительный период двойственности в близких отношениях, начавшийся в раннем детстве. Теплые отношения с матерью охладели в подростковом возрасте. Сдержанные отношения с отцом, как описывается, стали более напряженными. Эмоциональная устойчивость отсутствует. Его попытки контролировать эмоции с женой и детьми прерываются вспышками гнева и в случае с детьми порками. Хотя он и говорит, что у него есть несколько хороших друзей, чувствуется значительная амбивалентность, заложенная и в этих отношениях…

Версия, опубликованная в «Психически здоровых на месте сумасшедших»

В медицинской карте не было никаких упоминаний о его изменчивых отношениях с родителями – ничего о «теплых отношениях с матерью», остывших в подростковом возрасте, или о «сдержанных отношениях с отцом», которые со временем стали еще более напряженными. Ни одно из этих предложений никоим образом не проявлялось в документе: «показывает длительный период двойственности в близких отношениях, начавшийся в детстве» или «хотя он и говорит, что у него есть несколько хороших друзей, чувствуется значительная амбивалентность, заложенная и в этих отношениях». Хотя Розенхан и написал в своей опубликованной статье и еще более подробно в неизданной книге, что психиатр зациклился на эпизоде порки его сына, в медицинской карте об этом тоже нет никакого упоминания. Розенхан придумал все это, заодно избавившись ото всех упоминаний о медных кастрюлях и суицидальных мыслях.

В «Психически здоровых на месте сумасшедших» Розенхан пишет: «Факты этого дела были непреднамеренно искажены сотрудниками для достижения согласованности с популярной теорией динамики шизофренической реакции».

Теперь же, напротив, становится тревожно ясно, что факты были искажены намеренно – самим Розенханом.

В таком случае что же еще в исследовании Розенхана было представлено неверно? После разговора с Биллом я только начала добираться до истины; теперь же я поняла, что только шесть остальных псевдопациентов могли бы рассказать мне, как все было