Гедеонов махнул рукой перед своими глазами, словно желая напомнить мне об их состоянии.

— У меня и выбора-то особого нет, Августа Стефановна.

— Простите, — смутилась я.

— Не стоит. Поступим так… В поместье постарайтесь придерживаться прежних правил, на вас смотрят мои сотрудники. Но во время поездок я буду рад, если вы позволите себе более свободное общение.

«Поездок»? То есть, предполагалось, что будут и другие? Становится все интересней!

Меня неизменно поражало то, с какой легкостью Гедеонов двигался в незнакомых местах, даже среди толпы. В поместье он еще мог ко всему привыкнуть, но здесь его уверенность превращалась в настоящее чудо. Я только заметила, что он чуть замедлился, однако не настолько, чтобы это смотрелось болезненным. Многие люди просто от природы ходят так медленно, и ничего!

Уж не знаю, был ли с этим связан его дар или все дело в силе характера и постоянных тренировках, но результат поражал. Думаю, за это Гедеонова уважали даже те, кто его терпеть не мог.

Мы поселились в его квартире — пятикомнатной, с тремя спальнями, две из которых были гостевыми, так что смущаться мне не приходилось. Да мне было и не до этого, потому что в четырех стенах мы не задержались.

Мы гуляли по Москве, и я описывала все, что видела — все крошечные детали, все оттенки и игру теней, все то, мимо чего я раньше проходила, сосредоточившись только на музыке в плеере. Теперь я заново узнавала родной город, рассматривала его, как маленький ребенок смотрит в трубку калейдоскопа. Это попросту не оставляло мне времени на тоску о прошлом, Москва казалась мне чистой и новой.

А еще я четко понимала: я здесь гостья. Какое странное чувство! Я все знала, ко всему привыкла, и гостьей я была не всегда, но теперь стала. Я не рвалась домой, но чувствовала, что мой дом отныне на юге, среди цветов… рядом с ним.

Это была болыная-болыная тайна, новая тайна, которую я хранила даже от самой себя.

Когда настал черед этих его деловых встреч, у меня было свободное время. Я могла бы остаться рядом, он меня не прогонял, но мне самой не хотелось там сидеть. Даже смешно: суровые и мрачные партнеры Гедеонова пугали меня так же, как их пугал он. Но если я могла удрать, то они были вынуждены отчитываться перед ним о чем-то, и когда я уходила, они смотрелись нашкодившими детишками.

Я не собиралась ни с кем встречаться или проходить по местам, которые когда-то были для меня важными. Зачем, если это причиняло мне только боль? Нет, я хотела погрузиться в яркий свет, блеск и мишуру, поэтому я отправилась по магазинам. Это было не просто способом убить время, мне и правда давно нужно было обновить гардероб.

Например, у меня не было вечернего платья, а Гедеонов был всерьез намерен отправиться в оперу, и уже там у меня бы не получилось ускользнуть. Да я и не хотела! Мне было любопытно пробовать то, чего раньше в моей жизни не было.

А еще мне нравилось платить карточкой, поблескивающей изысканным золотом — тоже не та вещица, которой я пользовалась бы в прошлом, даже до того, как у меня все отняли. На карточке серебром было вытеснено мое имя, это были мои деньги, не подачка от Гедеонова. Он, кстати, предлагал мне «командировочные», но я отказалась. Моя работа здесь, если можно это так назвать, была ничуть не сложнее моих обязанностей в поместье. А если так, то за что мне платить сверх обещанного? Деньги на мой счет исправно поступали каждый месяц, и мне этого хватало.

Я могла позволить себе что угодно, но, стоя среди рядов с вечерними платьями, я вдруг понял, что выбираю их не по фасону и цвету, как раньше. Это было важно для меня, и все же отошло на второй план, а на первом была ткань. Насколько к ней приятно прикасаться, насколько она нежная, будет ли казаться холодной или мгновенно наполнится теплом моей кожи? Например, великолепное платье с вышивкой я отвергла лишь потому, что нитки его узора были грубыми, как мешковина. В итоге я ушла оттуда с платьем из тонкого бархата цвета шампанского. Вот к нему было приятно прикоснуться, ткань казалась невесомой, словно сотканной из солнечного света.

Скорее всего, это будет не важно. Но мне нравилось думать, что он почувствует эту мягкость, если вдруг решит обнять меня за талию или даже случайно коснется. И куда только несло мои мысли?.. Опять же, это не страшно и не стыдно, если знаю только я.

Он освободился раньше, чем я думала, платье пригодилось, а опера оказалась куда приятней, чем я ожидала. Я была счастлива в этой поездке, удивительно счастлива, и мне казалось, что иначе и быть не может.

Я совсем забыла, что, когда я становлюсь счастливой, судьба воспринимает это как вызов и спешит перетасовать карты.

* * *

Первые подозрения у меня появились, когда Гедеонов заявил, что нам придется ненадолго заехать к механику — ему не нравился какой-то там звук в двигателе автомобиля. Он упомянул это как бы между делом, но такую новость можно хоть прошептать, и все равно она будет заметной. К какому еще механику? Прямо сейчас? Да ему на этой машине нужно будет день-два поездить, а потом обратно домой, пускай его служащие занимаются каким-то там угрожающим звуком! Которого, кстати, нет — я так точно ничего не слышу.

И все же я была не в том положении, чтобы спорить со своим боссом из-за таких мелочей. Тем более что на станцию технического обслуживания мы поехали не сразу, наши планы на день не нарушились. И все же ноющее чувство тревоги, сначала легкое, а потом нарастающее волнами, уже не покидало меня.

Следующим дурным знаком стало то, что ради этого загадочного механика мы сделали крюк. Конечно, в центре города никто не будет заниматься ремонтом машин, но рядом с центром — без проблем, официальных сервисных салонов хватает, нет смысла кружить. Тут не нужно быть гением, чтобы понять: он что-то задумал.

Я догадалась, что именно. Сложнее было не додуматься до этого, а поверить, что Гедеонов действительно способен так поступить со мной.

Мы подъехали к станции, новой, вполне опрятной, в общем-то, неплохой. Но для меня это место было хуже самого криминального района, потому что на вывеске среди фамилий владельцев красовалась и фамилия моего брата.

— Зачем? — коротко спросила я.

— Кто-то должен был это сделать.

— Сделать что?

— Дать последний шанс.

Я ушам своим поверить не могла. Так, как он, могла рассуждать разве что какая-нибудь малолетняя дурочка, которая жизнь знала только по мыльным операм и мультикам. «Семья всегда мирится, семья всегда любит друг друга» — да конечно! Уж Гедеонов как никто другой должен понимать, что после некоторых вещей примириться нельзя, да и смысла нет. Он родную мать от себя отдалил, пусть и не отказываясь от нее!

Нет, сближаться с такими людьми, как мой брат, — это просто давать им новую возможность использовать тебя.

— Простите, Владимир Викторович, но этот последний шанс мне должны давать не вы, и я о нем не просила!